4.
Сидит Красс и думает, что бы ему придумать? Решил за Цезарем последить. Взял карту вин, дырку в ней проковырял, и смотрит на Цезаря. А чтобы не приставали, что он сидит и ничего не заказывает, заказал комаров тушеных в постном масле по-лукулловски, потому что они готовятся долго. Этот, который мальчик из Катулла, поворчал немного, взял сачок и пошел комаров ловить.
И когда он мимо Цезаря с Мориарти шел, случайно их стол уронил. Все гипсовые тушканы на пол упали и побились.
А Мориарти как вскочит, как завопит на непонятном языке, как схватит свой мешок! И принялся быстро-быстро осколки ненаглядных хомяков в мешок собирать.
А Цезарь тут и понял, кто это такой, потому что язык узнал, на котором Мориарти ругался. Гайка Юлий в молодости с пиратами не поладил, которые на этом же языке ругались. За это они его поймали и на остров увезли, а Цезарю пришлось втихомолку выкуп собирать. Пока он собирал, Гай язык выучил.
Язык очень хитрый, средиземноморский, смесь греческого с финикийским, чтоб посторонние не понимали. "Греческий финик" назывался. А Цезарь, как этот финик услышал, сразу про бюстик из сената и вспомнил, и догадался, кто это в мориартном прикиде по Риму шляется. Только Красс, видимо, тоже бюстик вспомнил, потому что завопил, карту вин бросил, вскочил и убежал, даже бороду по дороге уронил.
А Цезарь обрадовался, что вспомнил, вскочил и кричит: «А, Мориарти, я тебя знаю, ты Ганнибал! Только скажи, что ты тут делаешь? У нас тут говорят, что ты того уже?» А Ганнибал вздохнул тяжко-тяжко и говорит: «Врут все. Только, мол, истинная моя история она невероятнее всякого завиральского вранья, потому я никому ее не рассказываю – не поверят.»
Цезарь и думает: «Ясен красен, враг Рима – так ведь он же тут без слонов! Да и жалко его – вон как вздыхает!». Цезарь, он был незлой и очень любопытный, потому Ганнибала домой пригласил – мол, расскажешь, что у тебя приключилось, а там мы и подумаем, как твоему горю помочь.
5.
Стоит Гай Юлий, а два оглоеда его к египтянке не пускают. Он и думает: если их зарубить к Харону, скандал, однако, получится. И тогда фиг тебе, Гай Юлий, а не с египтянкой познакомиться. Нужно какой-нить подход с обходом, и чтобы романтично получилось. Выдохнул Гай Юлий и в дипломатическую ложу по балконам полез.
Он, значит, лезет, а народу уже никакого цирка не надо – все с мест повскакивали и смотрят, как Гай Юлий по балконам тарзанит. На гладиаторов никто внимания не обращает. Рассердились очень Спартак с Криксом, плюнули и с арены ушли. Но пиццу, однако, подобрали – тираннозавра прикармливать.
Влезает Гай Юлий на балкон, а леди, значит, смеется. Ну, Гай Юлий ей – мол, ради ваших прекрасных глаз я, Гай Юлий, практически целый Цезарь, по балконам полез... Так вроде не вознаградите ли вы мои старания и не назовете свое имя, а заодно не примете ли мое приглашение поужинать?
А египтянка ему и говорит: я, мол, Клеопатра. Папа мой был в Египте главный монополист по банкен-биру, ну и фараон по совместительству. Он большие деньги в вашу МММу вложил, а мне сейчас наличные понадобились и я хочу денежки забрать. А насчет поужинать с великим Цезарем – это даже не вопрос, с превеликим удовольствием.
В общем, когда Гай Юлий из ейной ложи выходил, ощущения у него были, будто он не в обычных сандалиях, а  в тех, с крылышками. Сперва хотел даже охранным амбалам язык показать: мол все равно я своего добился, крокодилы вы нильские, но решил, что не солидно это будет. А про сенаторов с их кознями и про вазочку купить забыл наш Гай Юлий напрочь.
6.
А у сенаторов в тот день был фуршет в бане. Кроме Красса и Гая Юлия с Цезарем – все тут были: и Лукулл, и Цицерон, и Кассий, и Брут тоже пришел.
У Брута идея фикс была: прославиться хоть каким угодно способом. Хотел он сперва теорему Пифагора изобрести – а Пифагор ее раньше открыл. Хотел Брут храм Дианы Эфесской сжечь – так  зараза Герострат вперед успел. Вот так и была у Брута по жизни полная непруха и депресняк.
А пока, временно, Брут у Гая Юлия официальным незаконным сыном работал. К Гаю Юлию постоянно всякие липовые родственнички приставали, особливо сыновья незаконные.  В общем, плюнуть было негде, чтобы в сына лейтенанта Цезаря не попасть. Вот Гай Юлий и взял Брута по контракту в незаконные сыновья, чтобы прочих соискателей нафиг гонять. Вот теперь приходит например, к Гаю Юлию троюродный дядя двоюродного шурина бабки золовки сестры Цезаря от восьмого брака – а тут Брут раз! - и гонит его нафиг.
А чтобы ему обиженные родственнички по голове не настучали, Брут себе двух цепных гладиаторов завел, и никуда без них не ходил – ни за хлебом, ни за зрелищами... Вот и сейчас: сидит Брут в бане, фуршет трескает, с Кассием в Чапаева играет, а его гладиаторы – Чук и Гек, стоят у хозяина за спиной и во все стороны страшными глазищами зыркают.
Прибежал Красс в баню, и как закричит: «Граждане! Спасайте Рим! Ганнибаллус анте портас! Ганнибал у портов, то есть!» Все сенаторы испугались, кроме Брута – ему чего, у него гладиаторы! – и Цицерона. А Цицерон у них был самый умный после Цезаря. Только брата у него не было, и ему все самому приходилось делать. Поэтому он и не делал ничего, силы экономил. Вот он Крассу и говорит:
«Ну вот опять, за пикшу ассы! - Цицерон всегда кучеряво изъяснялся, чтобы если что, мог сказать, что его поняли неправильно. - Доколе, о Красс, ты будешь валять перед нами варвара с варварским именем? Когда нам ждать прекращения твоих конспирологических экзерсисов? После дождичка в греческие календы? Или когда Лернейская гидра на Везувии свистнет?»
Приободрились сенаторы, когда Цицерона услышали и подумали, что Красс с глузда съехал. Или Цицерон. Или оба. Успокоились сенаторы, помаленьку начали из-под лавок вылезать.
А Брут, как услыхал Крассову новость, сразу встрепенулся, вскочил, прям как был в простыне, меч схватил и побежал Ганнибала ловить. А Чук и Гек - за ним, чтобы хозяина никто не побил лишний раз.

СПАСИБО!

Можно в соавторстве написать.

Скорее, на те пародии на Хармса, которые у нас к зоолетию Петербурга мультянизировали...

Спасибо!
Морская, я очень рад, что ты снова с нами!

7.
А Брут, он в школе очень плохо учился. И на экскурсию, бюстики смотреть, он со своим классом не ходил. Потому не знал он в лицо Ганнибала. Вот и начал Брут бегать по улицам, всех подряд останавливать и спрашивать: «Ганнибала не видали? Граждане, где тут Ганнибал?». Народ от Брута уже шарахаться начал помаленьку, а затем и не помаленьку. Еще бы! Бегает тут всякая позолоченная молодежь в простыне на голое пузо, мечом машет, а за ним – два ручных гладиатора. То есть, конечно, для кого они ручные, а для кого как.
А Брут все не унимается: я, говорит, сейчас Ганнибала буду с господствующей высоты  выслеживать! И на фонарь полез. Народ уже начал нервничать, вокруг кучковаться и политическую ситуацию словами нехорошими обсуждать.
Тут до Брута и дошло, что он что-то не так делает. Решил он слезть – а не получается! Он когда на фонарь лез, забыл, что высоты боится. А когда залез, тут как раз и вспомнил. Вспомнил Брут про это дело, зажмурился, в столб вцепился и дрожит во-всю. А Чук с Геком  кругом столба прыгают, но как хозяина оттуда снять, не знают.
Вот тут-то Гай Юлий и подошел. А поскольку он был военный и даже диктатор чуть-чуть, в древнеримском смысле, то быстренько сориентировался и давай ситуацию разруливать.
Ну-ка, говорит, граждане, давайте-ка того! Ничего тут нет интересного, подумаешь, Брут на столбе сидит! Расходитесь по домам! Народ немного смутился, а Гай к столбу подходит, и снизу вверх говорит: И ты, говорит, дитя мое? А ну давай, слазь отсюда, нечего меня позорить! А Брут зажмурился и слез. Потому что высоты он боялся, но Гая Юлия боялся больше. Даже больше, чем тещи и ядерной войны вместе взятых – потому что тещи у него еще не было, а про ядерную бомбу он не знал ничего.
Вздохнул Гай Юлий, Брута за ухо взял и домой повел – разбираться. А Чук и Гек сзади плетутся, как веником побитые.

Спасибо!
Я постараюсь и в дальнейшем оправдывать доверие.
Только очень мало сегодня, по причине того, что развилка сюжета намечается, а я пока не знаю, куда   мы с ним пойдем.

Спасибо!

Я сначала так и хотел написать - "Проделки Цезаря". Но постеснялся.

Он редиска. Не за что его жалеть.

Главное - Горький близко.

9.
Тащит Гай Юлий Брута за ухо и думает: Ну, вот! Влип я, однако! Скоро Клеопатра придет, а дома это «дитя мое»! А отпускать его тоже никак нельзя: если он Ганнибала со столба выслеживал, он может и за Александром Македонским в водопровод полезть. А если из-за Брута весь Рим без воды останется, большой скандал будет...
Вот и решил Гай Юлий: Брута в своей комнате запереть, а Клеопатру пригласить в комнату Цезаря, тем более, там прибрано всегда и разных картинок на стенках нет. А Цезарь может и в библиотеке переночевать. Я, мол, Гай Юлий думает, ему туда раскладушку принесу и вкусненькое чего-нибудь.
Приободрился Гай Юлий и в таком приободренном виде домой пришел. Брута запер и двинул к брату про комнату договариваться. А Цезарь как раз Ганнибала к себе привел. Слышит – в дверь стучат. Он, значит, Ганнибала быстренько под кровать спрятал, и только потом дверь открыл.
Входит Гай Юлий, говорит, мол, так и так, ко мне тут Клеопатра придет, не одолжишь ли комнату, братец... И вдруг Ганнибал из-под кровати чихнул. Цезарь покраснел и говорит: мышь это. Только Гай Юлий ни разу не поверил, потому что для мыши чих был очень громкий. Выхватил Гай свой верный меч и велел тому, кто под кроватью, вылезать на белый свет просто-таки немедленно. Ганнибал и вылез.
Тут Гай Юлий как на Цезаря заорет. Ты, орет, что такое творишь? Мало мне в семье Брута, так ты еще номера выкидываешь? Ладно бы весталок под кроватью прятал, а тут вон мужик с бородой! Ты бы о семейной репутации подумал! Опять всякие Светонии всякий слэш будут писать!
А Цезарь ему спокойно так отвечает: ничего ты не понял. Посмотри-ка на него еще раз, внимательнее. Вроде чаще меня в Сенат ходишь, а бюстики уже позабыл...
Пригляделся Гай Юлий к мужику с бородой, да так и сел...

10.

А пока разные полководцы и сенаторы с императорами серьезными делами занимались, Спартак тоже не отставал. Он втихомолку начал революцию делать. Вылез из своего эргастерия, Крикса с Эномаем освободил. Втроем они охранников переловили, по ушам им надавали для профилактики, связали и в палюдариуме заперли. А потом начали остальных гладиаторов освобождать.
Гладиаторы все как обрадовались! Все, кроме Максимуса. Он сначала тоже обрадовался, давай мечом махать и кричать: А подайте мне сюда Коммодуса! Того, который Хоакин Феникс! Я его, как настоящий древнеримский генерал, буду рубить и плющить! Но потом ему объяснили, что до Коммодуса еще лет триста осталось. А до Хоакина Феникса и того больше. Расстроился Максимус, меч опустил и к себе пошел, Коммодуса дожидаться.
А Спартак начал гладиаторам диспозицию рисовать. Говорит, мы мол, будем действовать с территории старой макаронной фабрики, той, которую Спурий Торий построил. Оттуда мы вылазку сделаем, и почту захватим. А потом телеграф. А телефон захватывать не будем. Потому что его не изобрели еще. А завтра с утреца пойдем в Сенат и скажем: где здесь временные? Вот так примерно.
Крикс и спрашивает: почему, мол не сегодня в Сенат? Спартак ему объясняет: поздно уже, а у сенаторов рабочий день до пяти. Нету никого на работе, тем более в такую жару. Согласились гладиаторы с диспозицией. Спартак продолжает: Макаронную фабрику, мол, Эномай будет захватывать. Потому что он макарон не ест и от дела революции всяким обжорством отвлекаться не будет. Кивнул Эномай, шлем с рогами надел и через забор полез. И его германцы следом.
А Спартак с Криксом взяли гайюльскую пиццу и пошли за тираннозавром, который у них должен был заменить броневик и крейсер «Аврора» в одном флаконе. Залезли они в дальний угол эргастерия, где завр жил, отперли клетку – он спит. А там темно было, потому что у завра была аллергия на дым, и факелов там не зажигали. Вот в темноте-то Крикс завру на хвост и наступил...