В 947 году киевская княгиня Ольга, упорядочивая административную систему государства, пришла на Северо-Запад и организовала походы, в результате которых были присоединены конкурентные приильменскому региону густонаселённые районы по течению рек Меты и Луги. Вследствие этого податная (налоговая) система Новгорода и объём государственных доходов увеличились по крайней мере вдвое. Вскоре началось мощение улиц, возникли системы благоустройства, появилась уличная усадебная застройка и другие приметы города. Именно тогда возник общественный центр этого новообразования— кремль («детинец»), который поначалу и назывался «Новым городом» по отношению к трём старым посёлкам-городкам и Городищу.
Новый преображённый город обрёл притягательную силу для общерусского княжеского дома. В 970—980 годы за право княжить в нём борются сыновья киевского князя Святослава Игоревича — Владимир и Ярополк, посылающие в новый город своих наместников. В конечном счёте победа осталась за Владимиром, при котором Новгород (вслед за Киевом) около 990 года принял христианство и получил в князья сына Владимира — Ярослава Мудрого. В конце X века в Новгороде построили первые церкви — деревянный собор Святой Софии и храм Святых Иоакима и Анны в честь первого новгородского епископа Иоакима.
Княжение Ярослава продолжалось до 1015 года, когда после смерти отца он вступил в борьбу со Святополком Окаянным за овладение Киевом. Победить в этой борьбе ему помогли новгородцы, которые в награду за активную помощь получили от Ярослава новые льготы. В их числе — объявление неподсудными княжескому суду новгородских бояр, то есть прямых потомков родоплеменной аристократии, пригласившей в своё время в Новгород Рюрика. Но ещё при жизни Владимира, в 1014 году, Ярослав отказался платить в Киев традиционную дань в 2000 гривен. Только смерть киевского князя предотвратила военное столкновение между сыном и отцом.
Льготы, предоставленные новгородскому боярству Ярославом Мудрым, положили начало разделению Новгорода на две административные структуры. Боярские гнёзда (усадьбы), неподсудные князю, стали основой системы концов. Пространства между концами заселялись независимым от бояр населением, в том числе свободными ремесленниками и купцами. Эти районы оставались в юрисдикции князя. Они были разделены на сотни и управлялись тысяцким и соцкими, которые вплоть до конца XII века составляли аппарат княжеского управления.
Будучи уже киевским князем, Ярослав предпринял чрезвычайно важное для развития новгородской культуры действие. Во время посещения Новгорода в 1030 году он «собрал от старост и поповых детей 300, чтобы учить их книгам». Однако Ярослав Мудрый, учреждая в Новгороде школу, опирался на уже существующий опыт. В 2000 году при раскопках в Людином конце (с южной стороны кремля) в слое начала XI века была обнаружена цера (комплект из трёх навощённых табличек) с записью нескольких псалмов. Как показало исследование, цера предназначалась для обучения грамоте: учитель писал, давал ученикам списать написанное, стирал текст и на стёртом месте писал следующие тексты. На сегодняшний день Новгородская псалтырь является древнейшей датированной книгой всего славянского мира. По ней учились грамоте первые новгородские христиане, только что, в конце X века, принявшие крещение.

Мы уже говорили о том, что древний Новгород начинался с трёх посёлков. Борясь между собой за пост посадника, жители посёлков находили союзников среди князей Смоленска, Чернигова, Суздаля. Ярким эпизодом этой незатихающей борьбы стало восстание 1207 года. Находившуюся у власти боярскую группировку Людина конца из Новгорода изгнали, её богатства, в том числе и земельные, были розданы участникам восстания, а усадьбы сожжены. Пост посадника перешёл в руки соперничавшей боярской группировки, которая в союзе с суздальским князем и организовала это восстание.
В XII столетии в Новгороде складыва¬лась собственная школа архитектуры и живописи. В начале века были возведены и расписаны фресками соборные церкви Антониева и Юрьева монастырей, а на княжеском Городище построена церковь Благовещения. К числу шедевров относится сооружённая в 1198 году рядом с Городищем Спас-Нередицкая церковь, расписанная фресками. Живописный ансамбль просуществовал вплоть до XX столетия. К величайшему сожалению, основная часть храма была разрушена во время Великой Отечественной войны. В 60-е годы XX века архитектура церкви Спаса-Нередицы восстановлена в её первоначальных формах, но основная часть фресковой живописи сохранилась лишь в копиях и фотографиях.
Средневековая живопись на Руси чаще всего оставалась анонимной, и исследователи неоднократно высказывали мысль о том, что эта анонимность навсегда останется непреодолимой. Между тем в ходе раскопок археологам удалось обнаружить усадьбу художника конца XII — начала XIII столетий. Имя художника узнали из адресованных ему берестяных писем, многие из которых содержали заказы на написание икон. Художника звали Олисеем Гречином; в летописи он упоминается как мастер фрески. Сравнивая записи на бересте с почерком художника, возглавлявшего артель, специалисты пришли к выводу, что именно Олисей был основным автором росписей Спас-Нередицкой церкви.
Многие берестяные письма написаны или получены отцом Олисея — Петром Михалковичем. Изучение этой группы документов позволило установить, что Пётр и его жена Мария (в берестяных грамотах — Марена) были заказчиками самой знаменитой новгородской иконы XII века — «Знамения Богородицы», участвовавшей в битве 1170 года. Как выяснилось, эта икона написана в связи с бракосочетанием в 1155 году дочери Петра Михалковича — Анастасии и новгородского князя Мстислава
— сына князя Юрия Долгорукого. Тогда же по заказу Петра и его жены Марьи мастер Коста изготовил один из выдающихся шедевров прикладного искусства — серебряный кратир (причастную чашу), содержащий изображения Богородицы и святых Петра и Анастасии.
Тринадцатый век стал для Новгорода временем тяжких испытаний. В самом начале столетия на западных рубежах Новгородской земли возникает военная опасность со стороны обосновавшегося в Прибалтике немецкого ордена. На северо-западных рубежах — угроза шведской агрессии. В 1238 году в ходе татаро-монгольского нашествия началось вторжение ордынских полчищ на новгородскую территорию. Войска Батыя в течение месяца осаждали принадлежавший Новгороду город Торжок, уничтожив его героических защитников. Оборона Торжка спасла Новгород. Торжок пал в марте; к этому времени запасы фуража для конницы истощились и для татарского войска появилась реальная угроза потери коней — главного средства передвижения. Не дойдя примерно ста километров до Новгорода, войско повернуло в южные степи.
Новгородцы сосредоточили военные силы на защите своих западных рубежей, где в 1240 году Александр в битве на Неве победил шведов, за что и получил прозвище «Невский», а в 1242 году он разбил войско немецких рыцарей на льду Чудского озера. Однако эта победа не была окончательной, только после кровопролитного сражения под Раковором (ныне городе Раквере в Эстонии) в 1268 году на западных рубежах установилось затишье. Комментарий от LinLis: после битвы при Раковоре Тевтонский и Ливонский ордена более не оправились, экспансия Северных Крестовых походов была остановлена навсегда. По данным ливонских летописей, крестоносцы потеряли в Раковорской битве 1350 чел., русские — 5 тыс. (по данным Псковской первой летописи).  Что, не проходили такого в школе?     
В то же время татаро-монгольское нашествие не прошло без последствий для Новгорода. Была разорвана система традиционных торговых и культурных связей с лежащими в развалинах русскими княжествами. На шестьдесят лет замерло строительство каменных храмов. Только в 1302 году началось возведение каменного кремля на месте древнего деревянного. Существенным образом изменились взаимоотношения боярского Новгорода с русскими князьями. Если раньше в основе этих взаимоотношений лежал принцип «вольности в князьях», то теперь новгородцы автоматически признавали своим князем того, кого золотоордынские ханы утверждали главой русских князей (великим князем). Однако, поскольку главное поле деятельности великого князя оставалось за пределами Новгорода, его стали представлять присылаемые княжеские наместники. Так что участие великого князя в новгородских делах свелось к минимуму, укрепив тем самым боярский республиканский строй. Последним князем, который более или менее регулярно бывал в Новгороде, был внук Александра Невского — Юрий Данилович.
Деятельность великого князя Александра Невского, который распространил на не завоёванный монголами Новгород обязанность выплаты дани и нарушил ряд боярских республиканских прерогатив, вызвала возмущение новгородцев. После смерти Александра в договоре с его братом великим князем Ярославом Ярославичем в 60-х годах XIII столетия были подтверждены давно завоёванные новгородцами «вольности»: князь не имел права пользоваться государственными доходами с территории Новгородской земли, не имел права владеть на территории Новгородского государства земельными участками на основе частной собственности, он также не имел права выносить судебных решений без санкции посадника.
На илл.: На этом настиле, появившемся в 1126 году, заседал «смесной» суд князя и посадника.

Отредактировано LinLis (18-08-2010 16:24:58)

Отсутствие традиционной альтернативы в выборе князя стало одной из причин консолидации новгородского боярства. Вторая столь же серьёзная причина консолидации — усиление антибоярских настроений в массе непривилегированного населения Новгорода. Ещё в середине XIV века орган боярской власти был реорганизован. Если прежде каждый из пяти новгородских концов избирал в этот орган пожизненного представителя, из числа которых (и только из этого числа) ежегодно избирался посадник, то теперь все пять представителей стали посадниками, а на общегородском вече избирался главный (степенный) посадник. Вскоре число посадников увеличилось до 18, а выборы степенного посадника стали происходить не один, а два раза в год. Однако и это новшество не разрядило социальную обстановку. В 1418 году произошло мощное антибоярское восстание под руководством некоего Степанки. Восставшие бросились грабить монастыри, говоря: «Здесь житницы боярские, разграбим супостатов наших!». С помощью архиепископа толпу удалось утихомирить.
Восстание 1418 года побудило напуганное боярство к новой консолидации. Реформы расширили число посадников практически до числа боярских семей, титул посадника был принижен, а звание боярина приобрело дополнительную ценность. По-видимому, в этот период вообще намечается бытовое сближение терминов «боярин» и «посадник».
Раньше территориальные боярские группировки боролись за власть между собой, теперь же консолидированный боярский орган в целом противостоял непривилегированным слоям новгородского населения. Эта новая расстановка сил отражена в летописных записях середины XV века, говорящих о «бесправдивых боярах» и о том, что «у нас правды и суда правого нет», а также в появившихся литературных произведениях, осуждающих корыстолюбие и взяточничество бояр и особенно посадников («Повесть о посаднике Добрыне», «Повесть о посаднике Щиле»). Антибоярские настроения роковым образом скажутся в будущем, когда новгородская власть во время её ликвидации Иваном III не сможет найти защитников среди простого населения.
Тем временем противостояние Новгорода Москве от десятилетия к десятилетию усиливалось. Знаменитый конфликт московского князя Василия Тёмного и галичского князя Дмитрия Шемяки не обошёл стороной и Новгород. Потерпевший поражение от ослеплённого им Василия, Дмитрий Шемяка нашёл приют в Новгороде, где его настигла месть Василия Тёмного: Дмитрий был отравлен по распоряжению московского князя, который вскоре после этого — в 1456 году — совершил военный поход на Новгород. Новгородцам было предписано не оказывать какой-либо поддержки сыну Дмитрия Шемяки — Ивану и его союзнику можайскому князю Ивану Андреевичу. Характерно, что в 1463 году, когда новгородцы нарушили этот запрет, декларируя таким актом решительный разрыв с Москвой, была проведена последняя реформа расширения боярского представительства в высшем органе власти. Столь решительный шаг не мог быть осуществлён без демонстрации нового единения боярских группировок.
Приближался финал новгородской независимости. Острие антиновгородской политики Ивана III было направлено против приписываемого Новгороду желания перейти под власть Литвы и отречься от православной веры. Действительно, опасаясь московской экспансии, Новгород искал союза с Литвой и выдвигал идею приглашения на свой престол литовского великого князя Казимира, однако в проектах возможного соглашения специально оговаривалась конфессиональная независимость и неприкосновенность православных святынь. Тем не менее под лозунгом защиты православия Иван III в 1471 году совершает поход на Новгород, который терпит жестокое поражение в битве на реке Шелонь. Инициаторы союза с Литвой были казнены, но структура боярской власти не подверглась какой-либо деформации.
В 1475 году московский князь предпринимает «мирный поход» на Новгород. На пути следования его встречают делегации новгородцев, а затем он демонстрирует некую объективность судебных решений по жалобам жителей Новгорода.
Финал новгородской независимости наступил в 1477 году, когда Иван III двинул на Новгород многочисленные войска. Оказывается, московский великий князь не имел прямого намерения покорить Новгород. Сохранилась тетрадь, сопровождавшая его в походе, в которой были собраны документы, обосновывающие права Москвы только на владение территорией, примыкающей к Северной Двине. Отобрать у Новгорода Двинские земли было конечной целью этого военного предприятия. Однако у боярской власти не нашлось защитников, и Новгород «упал в руки» московского князя, утвердившего полную власть над новгородцами в январе 1478 года. Вече было запрещено, посадничество как символ самостоятельности ликвидировано, вечевой колокол увезён в Москву. Московский князь поклялся не вторгаться в земельную собственность новгородцев, но спустя каких-нибудь десять лет тысячи новгородских землевладельцев переселили в московские земли, а на их место привели московских помещиков.
Присоединение Новгорода к Москве надолго прервало в нём строительную деятельность. Последняя церковь была сооружена в 1463 году, а следующая — только в 1508-м. Овладевшие Новгородом москвичи прежде всего заботились об укреплении города как важнейшей приграничной крепости на северо-западе Руси. В конце XV века заново выстроили стены и башни кремля. Затем наступила очередь нового укрепления Окольного города — внешней фортификации Новгорода. Москва готовилась к затяжной войне за овладение выходом к Балтийскому морю.
В 1570 году разразилась новая трагедия: Иван Грозный произвёл кровавую расправу в городе, заподозрив его жителей в измене. Ещё один жестокий удар по Новгороду нанесла Ливонская война (1558—1583). Кадастры, составленные в 80-х годах XVI века, отражают картину запустения некогда цветущего города. Однако в самом конце того столетия Новгород, казалось, начал вставать на ноги: по проекту неизвестного итальянского архитектора была возведена ещё одна линия укреплений вокруг каменного кремля. Так называемый Земляной город стал одним из первых в Европе бастионных сооружений. В начале XVII века, в Смутное время, Новгород на целых семь лет оказался во власти Швеции, что довершило его разорение, которое усугубилось также переносом главного центра торговли России с Западной Европой в Архангельск...
Великая Отечественная война превратила в руины десятки исторических памятников Новгорода.
И всякий раз понимание культурного значения этого города для России и Европы в целом поднимало его из руин, превращая в сказочного феникса, возрождающегося из пепла. И само его имя — Новый город — не просто название, а символ молодости и бессмертия.

Берестяные грамоты от НА до НЯ

Недостаток литературных источников частично восполняют археологи, новгородская археология известна в первую очередь исследованием берестяных грамот, открытие которых изменило взгляд на возможности изучения Древней Руси. Академик, то есть в то время не академик, а студент Янин был свидетелем знаменитой находки.

— Артемий Владимирович Арциховский (организатор Новгородской экспедиции — ДЕ) обратил внимание на то, что в «Житии Сергия Радонежского», написанном Епифанием Премудрым, говорится: «в обители блаженного Сергия не токмо хартии» — то есть не только грамоты, — «но и самые книги писали на берестьях». И вот я очень хорошо помню: первые годы, которые я провел здесь — 1947, 1948, когда студентом первого, а потом второго курса участвовал в раскопках, мы с волнением развертывали каждый кусок бересты. Арциховский ждал, что сбудется, наконец, сообщение Епифаниева «Жития» о том, что на Руси писали на бересте. И вот 26 июля 1951 я услышал крик Арциховского, которому показали первую грамоту, причем показали издали — он такой порывистый был, боялись, что может ее порвать, поломать. Показали издали, и он закричал: «Я этой находки ждал 20 лет, ровно 20 лет! Премия — 100 рублей!» 100 рублей по тем временам большие деньги были. А 20 лет ждал потому, что начал раскопки в Новгороде в 1932 году, сразу после того, как в 31-ом была найдена в волжском кургане золотоордынская берестяная грамота. С тех пор находок золотоордынских грамот не было. В том же году еще десять грамот нашли, в том числе и на моем раскопе. Был раскоп НА — Неревский Авдусиной — и рядом НЯ — Неревский Янина. Все десять первых грамот нашли на этих двух раскопах, самую первую у Авдусиной, но шесть — у меня, чем горжусь. И сразу все поменялось. Находка берестяных грамот взволновала всех, это была сенсация. Академия наук выделила большие средства на работы в Новгороде. Ведь чем Новгород замечателен в отличие от многих других городов? Он стоял на плотных глинистых слоях, которые не позволяли водам осадков, паводков, таяния снегов уходить вертикально в землю, эти воды насыщали почвы и культурный слой нарастающий, и текли медленно в сторону Волхова. До самого XV века новгородцы вынуждены были мостить свои улицы, потому что ходить по этой грязи было не очень удобно, конечно. Позже воду стали отводить и верхние слои более сухие, что хуже для археологии. Но нижние слои лишены аэрации — следовательно, микробы, которые вызывают процессы гниения, отсутствуют в этой почве. Поэтому и береста, и кожа, и дерево, и ткани, и кость — все это сохраняется идеально в почве Новгорода.

Помойщики и гробокопатели

Берестяных листов в новгородских раскопах — пруд пруди, но далеко не на каждом письмена процарапаны — этот сезон разочаровательный, ни одной грамоты не найдено. Березовую кору использовали разнообразно, целые рулоны подстелены под полы, сложенные из сосновых, еловых, березовых жердей. Берестяная подстилка ценна для историка, как и всякий найденный в культурном слое предмет, но не слишком эффектно выглядит в музейной витрине, зато рядом — стеклянные браслеты (предположительно византийской работы), металлические украшения, изящные и гладко отполированные наконечники стрел, выточенные из коричневатой кости. Такие вот замечательные вещицы найдены этим летом на Никольском раскопе, представляющем собой голый квадрат земли, затерянный среди городских строений. Раскоп охранный — когда-то Янин добился принятия закона, согласно которому новгородский культурный слой считается памятником и раскапывать его без археологов нельзя. Археологи непременно должны предшествовать строителям, от которых, таким образом, частично зависит график работ экспедиции. Этот порядок неоднократно нарушался в послесоветское время: в городе есть частные дома, поставленные без археологической разведки. «Почему так — вопрос не к нам, а к охранным ведомствам, — говорит руководитель раскопа Михаил Петров, новгородец. — Свои строили для своих, рука руку моет». Никольский раскоп зажат между современными «боярскими палатами», под которыми погребен культурный слой, нетронутый и, следовательно, пропащий для науки. Историки изучают культурный слой, разрушая его — таков парадокс археологии. Подопечные Петрова успели совершить немало полезных разрушений: верхние слои уже сняты и лежат в отвале, раскопщики находятся на уровне рубежа XII и XIII века. Оценка приблизительная — дендроанализ еще не проведен. В напластованиях полурасчищенных, частью свежих на вид, а частью трухлявых бревен и жердей разобраться не легко, я прошу у Петрова пояснений.

— Здесь у нас кусок мостовой — три направляющие лаги и перекрывающие их плахи. Вот частокол, отделяющий усадьбу от улицы. А вот сруб 6 на 6 метров, можно предполагать, что это было не жилое, а хозяйственное помещение — нет печи, плохой пол. Вероятно, сеновал или зернохранилище. Можно предполагать, что в этой усадьбе жил ремесленник — найдены железные шлаки. Зачем их сюда приносили, сказать затрудняюсь — в усадьбе, кажется, не было очага, значит, работал ремесленник не здесь. Почему? Производства, связанные с огнем, старались выносить наружу во избежание пожаров. Горшков в Новгороде найдено много, а точек с гончарным производством не найдено. Да и в целом новгородец летом в доме не жил, только ночевал. В доме было темно и тесно. Зимой, напротив, лишний раз старались наружу не выходить. А летом вся жизнь проходила на улице.

— Ну, прямо как древние греки. А женщины? Еще историки XIX века писали, что русская горожанка, в особенности знатная, была затворницей и почти не выходила со двора.

— Так то в московский период — XVI–XVII век, а что было раньше, нам неизвестно.

— Как выглядел средневековый новгородец, что известно археологам о его одежде, прическе?

— Трудно судить по отдельным предметам. На Западе есть многочисленные изобразительные источники, Русь таковых почти не оставила. И письменные источники очень скудны. В том, что касается раннего средневековья, археология выходит на первое место.

— Верно ли, что мужчины Древней Руси носили длинные волосы?

— На этот счет есть замечательное свидетельство Жильбера де Лануа, приезжавшего сюда в начале XV в.: «В Новгороде все заплетают косы. Мужчины одну, женщины две». На рельефе из немецкого города Штральзунда, того же примерно времени, у новгородцев заплетены в косы и волосы, и бороды. Но таков был европейский канон изображения вообще всех людей с Востока, в том числе половцев, татар. Есть икона XV века «Молящиеся новгородцы», там бояре тоже с косами. И то же самое видно на деревянных скульптурках XI в. Эта прическа была характерна для элиты.

— Быть может, скандинавское влияние?

— Возможно. Что касается одежды, надо иметь в виду, что на помойке ничего целого не бывает, только фрагменты.

— Вот и академик Янин говорит, что про одежду надо спрашивать исследователей иконописи, археологи же находят «тряпочки».

— Да. Мы, по сути, копаем очень большую помойку. Археологи, — весело усмехается Петров, — либо помоечники, либо гробокопатели. Я — помоечник. Мы находим много поясов, с X по XV век, но новгородцы у нас голые.

— Прямо как в «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, где описан мир, населенный литературными персонажами, одетыми так, как описал их автор. «По улице шел мужчина в пиджаке…»

— …и без штанов»! Верно. Изображений мало, но много мифов. Вот, например, еще столетней давности миф, что русский костюм строго традиционен. Якобы, русский мужик одевался в XV в. как в X. Ерунда. Принято считать, что сапоги — исконная русская обувь. Но ведь до конца X в. сапог вообще не было, были кожаные туфли. Откуда берутся сапоги? Из степей. Мы тогда активно контактировали со степью — с хазарами, потом печенегами и половцами. И с Византией, а в Византии, под влиянием степняков, появляется мода на сапожки, на распашные кафтаны. Но и в XII в. на Руси равноправно сосуществуют моды и на сапоги, и на туфли, причем и женские, и мужские разукрашены. И только после монголов сапоги полностью побеждают. А лапти? До XV в. нет и намека на лапти, по крайней мере, в городах. Только кожаная обувь, без подошв и очень тонкая. Никогда не встречал сапог толще 3 мм.

— Кожа была дешевой, а в XV в подорожала?

— Видимо, так.

— И как же носили эти тонкие сапожки, туфли? Неужели на босу ногу?

— Опять таки не известно. Есть для этого времени находки скандинавских шерстяных носков и обмоток. У нас — ничего.

— Итак, из всего средневекового костюма лучше всего известны пояса. Что они собой представляли?

— Это были наборные пояса, Скандинавия, кстати, таких не знала. Пояса были покрыты металлическими бляшками — у тех, кто побогаче, серебряными, у тех, кто победнее, латунными, медными или меньшим количеством серебряных. Наборные пояса были своего рода погонами того времени, сразу показывали статус человека: свободный, несвободный, состоятельный и пр.

Тут Петров перебивает себя зычным окриком: «Миша, думай че делаешь, и все будет хорошо. Голову включай иногда, ага?». Новгородский школьник Миша балует с носилками и Петров немедленно восстанавливает порядок. Среди раскопщиков много не только студентов, но и школьников, так что баловства хватает. Но без строгости на раскопе нельзя, дело тонкое, аккуратности требует, поэтому на своем участке Михаил Петров — царь, и бог, и воинский начальник. Строгий, но и милостивый. Подошло время обеда, две новгородские студентки, Катя и Аня, сменив короткие шорты и маечки на более цивильный наряд, направляются к выходу.

— Вы придете-то на вторую половину после обеда? — окликает Петров барышень.

— Если не будет дождя.

— Ну, ладно.

Битва суздальцев с новгородцами

На этом интересном месте беседа естественным образом обрывается: мы дошли до столовой, на той же самой скамеечке сидит Валентин Лаврентьевич Янин, и мы договариваемся пойти на другой раскоп — Дворищенский, названный так по местоположению на Ярославовом Дворище, в самом сердце Торговой стороны древнего Новгорода.

— Лена, не хочешь к нам присоединиться? — Валентин Лавреньевич обращается к своей жене Елене Александровне Рыбиной, тоже историку. — Нет, я побежала воду запасать. — Ах, да!

Бедствие надвигается на город — в этот жаркий вечер повсеместно отключат воду. Не станет воды ни в жилом секторе, ни в «предприятиях общепита», ни в гостиницах, и будь ты хоть Софи Лорен, хоть архиепископ Кентерберийский, а кран все равно сух и безмолвен.

Мимо невысоких домов и обсыпанных плодами яблонь мы неспешно идем по старинной Ильиной улице, соединяющей подворье и дворище. Для Янина эта улица родная, он здешний обыватель, проводящий на Ильиной четверть года. Я хвалю Новгород, спрашиваю Валентина Лаврентьевича, какие из здешних храмов он любит больше.

— Спас на Нередице. Параскева Пятница. Но этот храм здорово испортили реставраторы. Был замысел показать наслоения веков, как менялась форма собора от основания до верха — вместо того, чтобы восстановить первоначальный облик. И вот одни части соответствуют средневековью, другие московскому периоду и XIX в. Теперь барабан не вяжется со сводами, верх с низом. Очень долгое время говорили о превосходстве нарядно украшенной владимирской архитектуры над новгородской. Грабарь был великий человек, в начале XX он заново открыл древнерусскую художественную культуру. Но у него был тезис, что новгородские церкви кособокие, кривенькие какие-то, непропорциональные, в отличие, скажем, от Покрова на Нерли и других владимиро-суздальских шедевров. И все потому, что новгородец жил на скудном севере, скреб по болоту своей сошкой, ему не до красоты было. А что оказалось? Оказалось, что все новгородские церкви обросли культурным слоем. Скажем, Никольский собор, к которому сейчас идем, в землю врос на три метра — следовательно, все пропорции изменилась. И теперь археологи могут вернуть ему былую красоту. Когда вокруг Спаса на Нередице убрали все напластования, он как свечка стал. В Юрьеве-Польском, Суздале, Владимире резьба великолепная на церквах. А что Новгород дал подобного? Новгород дал иной поворот проблемы. Оказалось, что камень-ракушечник, из которого строились новгородские здания, не держит резьбу. Но резьба вся была в дереве. Мы находим деревянные колонны XI века, с теми же сюжетами, которыми в XII веке суздальцы украшали свои храмы. Так что от археологии в изучении искусства многое зависит.

Янин рассказывает о работах в Софийском соборе, символе новгородской древности: — Когда мы вышли на первоначальный уровень полов, на 1,5 метра ниже нынешних, я посмотрел вверх — все изменилось, храм словно летел к небесам.

Но полы восстановили, наросший вокруг собора слой земли не снят, и мы не можем увидеть новгородскую Софию такой, какой она была задумана. Впрочем, меняется все, люди к старости тоже становятся ниже ростом.

Скелеты рассказывают о своих владельцах

Проснувшись поутру, мы с фотографом обнаружили за окном густой дождь, независимо друг от друга чертыхнулись и схватились за сердце. То ли я чертыхнулся, а он схватился за сердце, то ли ровно наоборот — не суть. Важно то, что в такую погоду на раскоп никто не выйдет. На всякий случай, для очистки совести, все же приходим на Дворищенский, и — о радость! находим калитку открытой, сотрудников на месте. В земле, конечно, никто не ковыряется — во рвах грязная жижа, местами просто вода стоит, — все сидят под навесами, перебирают находки. Счастливо перейдя мостик, с которого не хотел сверзиться Янин, проходим в Никольский собор, частично обращенный в гнездилище археологов со складом находок. Под средневековыми сводами стоят рабочие столы, на них ящики с костями, много черепов. Сюжет «девушка и смерть» получает свое продолжение: Галина, симпатичнейший антрополог из Волгограда, на родине изучающая останки сарматов, упражняется здесь в различении костей животных и человека. Это совсем не так просто, как может показаться. Янин поведал занятную историю, случившуюся на раскопках.

— Я не рассказывал про Валентина Берестова? Бежит он как-то к Цалкину, зоологу, с костью и кричит: «посмотрите, какой громадный был человек!» Цалкин: «Валя, упаси вас Бог быть таким человеком! Это свинья».

Я спрашиваю у Гали, что может понять антрополог на основании первичного осмотра останков, без лабораторного анализа. Оказывается, не так мало — возраст, пол, различные остеопаталогии и повреждения: переломы, сращения позвонков и кариес (тем и другим страдали новгородцы). Попутно Галя застенчиво, но уверенно опровергает миф о том, что сарматы потеснили скифов благодаря своим длинным мечам, якобы намного превосходившим коротенький скифский акинак.

Денис Пежемский не зря руководит Дворищенским-кладбищенским (каламбур напрашивается) раскопом — он антрополог, старший научный сотрудник НИИ и Музея антропологии МГУ. Интересно взглянуть на средневековый Новгород со стороны его науки.

— За этот сезон на вашем участке откопали 55 останков. Что вы можете сказать о древних новгородцах на основании их костей?

— Пока очень мало — находки этого сезона еще не прошли лабораторных исследований. Сейчас девочки моют эти кости. Их еще несколько месяцев замерять, а потом несколько месяцев анализировать. А в предшествующие десятилетия находок захоронений практически не было. В 1939–1940 было раскопано большое кладбище в кремле. Но все находки, разумеется, утрачены — война. «Хороших» кладбищ эпохи независимости у нас почти нет. В древних храмах есть захоронения ктиторов (т.е. меценатов — ДЕ) — либо в самом храме, либо в специальных пристройках. Большие гражданские кладбища, предположительно, были за пределами окольного вала, на территории пригородных монастырей. Вполне может быть, что боярина-ктитора погребали у монастыря, пользовавшегося его покровительством, а рядом хоронили зависимых людей этого боярина. Сохранившиеся находки Арциховского хранятся в Москве, в музее, в котором работаю, и я являюсь их хранителем, так что могу сравнивать с тем, что извлекаем сейчас. Но антропологические знания об эпохе новгородской независимости все равно весьма пунктирны — на весь период имеется 10 черепов, и все молодые люди, а московское время теперь хорошо представлено. Московские дворяне приходили со своими семьями, со своим двором. У нас есть программы, которые позволяют сравнивать популяции.

«Гробокопатель» Пежемский, не сговариваясь с «помоечником» Петровым, толкует о том же: фрагменты есть, целого нет, вопросов больше, чем ответов.

— Можно ли, на основании имеющихся материалов, дать портретную реконструкцию новгородских популяций?

— Можно, хотя меня уже обвиняли в расизме. Новгородцы эпохи независимости — высокорослые люди с длинным черепом, высоким узким лицом и выступающим носом. Нос встречается как прямой, так и с горбинкой. Население округи был совсем другое — низкорослое, круглоголовое, с низким лицом. Потом, в московскую эпоху, новая популяция. И тут наши исследования подтверждают то, что было известно из письменных источников. Московские государи выселяли новгородцев, а на их место помещали людей из центральной России. Должен сказать, что московская популяция ужасно скучная. Все показатели усредненные. Нос средний, выступает он средне и т.п. Какой рост? Трудно сказать. Черепа у нас есть, а в длинных костях недостача.

— Есть ли стопы? Новгородцы носили тонкую обувь без подошв. Это ведь неудобно должно быть. Плоскостопие, травмы.

— Вовсе нет. У них были утоптанные дворы, хорошие ровные мостовые. Хоть босиком ходи. Вот вы дома, наверное, босиком ходите, и ничего. Обувь нужна была, чтоб травой не резаться, ноги не слишком часто мыть.

— Можно ли реконструировать новгородскую диету, в том числе основываясь на найденных костях животных? Хотя я читал, что кости козы и овцы различать не научились.

— Существует такое мнение, но на самом деле их можно различить. Трудно, но можно. А установить основы рациона сложно. Вы задаете хорошие вопросы, но я уверен, что, разговаривая со всеми нами, включая Янина, не получаете удовлетворительных ответов. Собака зарыта вот где. Вы пытаетесь получить картину жизни новгородцев. Но картина до сих пор не нарисована. Казалось бы, столько источников, столько всего нарыто археологами, только сложи все вместе и будет картина. Но оказывается, что целые большие пласты древней новгородской жизни «провисают». К вопросу о рационе — есть кости животных. Вопрос: у новгородцев были собственные стада, или они мясо покупали? Остеозоолог мог бы ответить на этот вопрос. Но, черт побери, этот остеозоолог в Новгороде только два года работает, антропологов здесь раньше тоже не было. Все много работают, а картины ни у кого нет. Все понятно про городское благоустройство — мостовые, домостроительство и т.п. А про социальные отношения, или, скажем, погребальный обряд, почти ничего не понятно. Есть много данных в последние годы, но они не обработаны. Чтобы получить законченную картину, экспедиция должна работать столетия. Мы многого не знаем. Никто не знает, как был устроен княжеский двор. Был ли дворец, как он выглядел?