SHERWOOD-Таверна

SHERWOOD-таверна. Литературно-исторический форум

Объявление

Форум Шервуд-таверна приветствует вас!


Здесь собрались люди, которые выросли на сериале "Робин из Шервуда",
которые интересуются историей средневековья, литературой и искусством,
которые не боятся задавать неожиданные вопросы и искать ответы.


Здесь вы найдете сложившееся сообщество с многолетними традициями, массу информации по сериалу "Робин из Шервуда", а также по другим фильмам робингудовской и исторической тематики, статьи и дискуссии по истории и искусству, ну и просто хорошую компанию.


Робин из Шервуда: Информация о сериале


Робин Гуд 2006


История Средних веков


Страноведение


Музыка и кино


Литература

Джордж Мартин, "Песнь Льда и Огня"


А ещё?

Остальные плюшки — после регистрации!

 

При копировании и цитировании материалов форума ссылка на источник обязательна.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Средневековая литература

Сообщений 31 страница 46 из 46

31

Раймо́нд Луллий(ок. 1235-1315) - поэт, философ и миссионер,
один из наиболее оригинальных представителей средневекового миросозерцания с положительной его стороны.

http://s001.radikal.ru/i196/1008/02/777b85f1cc24.jpg

О жизни его было распространено много легенд.
Достоверные сведения находятся в его сочинениях (особенно в некоторых автобиографических стихотворениях) и в жизнеописании, составленном с его слов его учениками.
Луллий родился в городе Пальме, на острове Майорка; молодость провёл при Арагонском дворе в качестве королевского стольника.
Хотя рано женатый, он вёл рассеянную жизнь и имел много любовных приключений.
На тридцать втором году жизни, сочиняя песню с эротическим уклоном, он имел видение распятого Христа, повторившееся ещё четыре раза.
Это произвело в нём внутренний переворот; он оставил двор и семью и поселился на пустынной горе Мирамар, где впоследствии несколько его учеников основали маленький монастырь (сам он никогда не вступал ни в монашество, ни в священство).
Будучи твердо убеждён не в религиозной только истине христианства, но и в его совершенной разумности, Луллий находил, что слишком мало делается для обращения неверующих (особенно мусульман) путём убеждения.
Луллий был уверен, что в своей системе он действительно на словах можно доказать мусульманам все истины христианской религии;для этого он выучил арабский язык.

Вся дальнейшая жизнь Луллия всецело посвящена осуществлению этих трёх мыслей:

* мысль об особом методе или искусстве,посредством которого можно вывести прежде всего — истины христианского вероучения

* мысль об основании миссионерских коллегий, где изучались бы основательно восточные языки, особенно арабский, дабы нести христианство в массы;

* мысль о преобразовании монашеско-рыцарских орденов в один великий миссионерский орден.

Каждый раз после прений о вере с мусульманским духовенством Луллий обращал на себя внимание властей и народа; его подвергали насилиям, сажали в тюрьму, изгоняли из страны.
В Тунисе он, за открытую проповедь Евангелия  на городской площади, был побит камнями.
Тело его было поднято генуэзским купцом Стефаном Колумбом (предком Христофора), который перевёз его на своём корабле в Пальму (по некоторым рассказам он был ещё жив и умер в дороге). Торжественно похороненный на своей родине, он стал там местным святым и чудотворцем.
Впоследствии делались попытки его канонизации, но против его памяти восстал могущественный орден доминиканцев, из-за учения о непорочном зачатии Богородицы, которое защищал Луллий и отрицали доминиканцы.

Статуя Раймунда Луллия в Барселонском университете.
http://s45.radikal.ru/i107/1008/80/b184986063ce.jpg

Помимо многочисленных трактатов и стихов у Луллия есть  основные работы.
Это * Книга о Любящем и Возлюбленном.
      * Книга о рыцарском ордене (LLIBRE DE L’ORDE DE CAVALLERIA)

"Книга о рыцарском ордене" была написана Раймоном Луллем(лат. Raymundus Lullius)в 1275 году .
Она имела большое хождение в списках, причем не только на каталанском, на котором была написана, но также в переводах на французский и английский языки.
По всей вероятности, книга воспринималась как своеобразное пособие по рыцарству на протяжении всего Средневековья, в точном соответствии с авторским замыслом.
Об этом недвусмысленно свидетельствует тот факт, что она является одним из основных источников «книге о рыцаре и оруженосце» испанского писателя Х. Мануэля и что английская версия, появившаяся в 1484 году, была увековечена в издании У. Кэкстона, первопечатника Англии.

http://s52.radikal.ru/i137/1008/f2/a4567316f24a.jpg

Выдержки из книги:

"Если благодаря душевному благородству рыцарь превосходит людей, которые отдали себя под его покровительство, то ему должны быть свойственны благородные нравы и учтивые манеры, ибо душевное благородство присуще высокому достоинству рыцарства лишь благодаря вполне определенным добродетелям, нравам и обычаям. Если же это так, то рыцарю непременно должны быть свойственны добрые нравы и учтивые манеры.

Каждому рыцарю должны быть известны семь добродетелей, в которых коренятся все добрые нравы и которые суть дороги и тропинки, ведущие к вечному райскому блаженству; из этих семи добродетелей три богословские и четыре общие. Богословскими являются вера, надежда и любовь.
Общими – справедливость, мудрость, мужество и воздержание.

http://s50.radikal.ru/i129/1008/14/b68b224329c7.jpg

Лишённый веры рыцарь не может иметь добрых нравов, ибо только вера позволяет ему видеть своим мысленным взором Бога и его творение, веря и в то, что недоступно его взору, и только вера вселяет в него надежду, любовь, преданность и готовность служить истине.
Безверие отторгает человека от Бога и от его творения и лишает его возможности познавать невидимую реальность, которая недоступна пониманию человека, лишенного веры.
Вера обязывает рыцарей, наделенных добрыми нравами, отправляться паломниками за море в Святую Землю, и с оружием в руках утверждать религию креста среди его недругов, и принимать мученическую смерть, отстаивая святую католическую веру.
Вера обязывает рыцарей защищать клириков от подлого люда, измывающегося над ними и грабящего их по причине своего безверия.

http://s001.radikal.ru/i195/1008/4e/7af05f94cde8.jpg

Надежда является одной из самых главных рыцарских добродетелей, ибо надежда питает воспоминания о Боге во время сражений, во время сопряженных с ними скорбей и печалей, и надежда на Бога помогает на него опереться, что приносит победу в сражениях, так как надеются и уповают рыцари скорее на могущество Бога, чем на свои силы и на свое оружие.
Надежда поддерживает и питает отвагу рыцаря; надежда позволяет превозмогать бремя рыцарства и преодолевать встречающиеся на пути опасности; надежда позволяет рыцарям выносить голод и жажду, когда находятся они в осажденных неприятелем замках и крепостях; а не будь у него надежды, не смог бы рыцарь отвечать своему рыцарскому предназначению.

http://s006.radikal.ru/i213/1008/d0/b7c1106260da.jpg

Лишенный любви рыцарь будет жесток и безжалостен, а коль скоро жестокость и безжалостность чужды природе рыцарства, то рыцарю надлежит быть милосердным.
Ибо если нет в рыцаре потребности в любви к Господу и к своему ближнему, как сможет он возлюбить Господа и сострадать немощным и откуда возьмется в нем жалость к побежденному противнику, взывающему к его жалости? Если бы любовь была чужда его сердцу, как мог бы он принадлежать к рыцарскому ордену?
Именно любовь связывает воедино все добродетели и отчуждает пороки; любовная жажда неутолима для любого рыцаря и для любого смертного, чему бы он себя ни посвятил; благодаря любви бремя рыцарства оказывается не столь тяжелым. И как безногий конь не смог бы нести на себе рыцаря, так и лишенный любви рыцарь не смог бы вынести то бремя, которое его благородное сердце взвалило на себя во славу рыцарства.

http://s02.radikal.ru/i175/1008/44/0b59d098c3d7.jpg

Если бы человек был бесплотен, он был бы невидим; будь это так, он не был бы тем, кем он является; отсюда следует, что если бы, посвятив себя рыцарству, рыцарь оказался бы чуждым справедливости, то либо справедливость была бы не тем, что она есть, либо рыцарство было бы совсем не тем, чем оно является на самом деле.
А поскольку именно в справедливости берет свое начало рыцарство, как может рыцарь, погрязший во лжи и пороках, надеяться, что рыцарский орден не отторгнет его от себя? Изгнание из рядов рыцарства осуществляется следующим образом: разрезают сзади перевязь меча рыцаря и забирают у него меч, подчеркивая этим, что рыцарские деяния для него заказаны. Отсюда следует, что если рыцарство и справедливость столь взаимосвязаны, что рыцарство невозможно без справедливости, то рыцарь, неправый по собственной воле, помыкающий справедливостью, сам себя изгоняет из рядов рыцарства, изменяя рыцарскому ордену и отрекаясь от него.

http://s43.radikal.ru/i099/1008/c1/278e0643215d.jpg

Мудрость – это добродетель, помогающая нам познать добро и зло, наделяющая нас знанием, которое позволяет нам любить добро и сторониться зла.
Мудрость позволяет нам также предвидеть то, что нас ждет завтра, исходя из того, что есть сегодня.
Мудрости мы обязаны и некоторыми предосторожностями, которые позволяют нам избегать того, что может принести вред нашему телу или нашей душе.
Отсюда следует, что поскольку предназначение рыцарей заключается в том, чтобы преследовать и уничтожать злокозненных людей, и поскольку никто не подвергается стольким опасностям, как рыцари, можно ли себе представить что-то более необходимое рыцарю, чем мудрость?
Умение рыцаря побеждать в турнирах и на полях сражений не столь тесно связано с рыцарским предназначением, как умение здраво мыслить, рассуждать и управлять своей волей, ибо благодаря уму и расчету было выиграно куда больше сражений, чем благодаря скоплению народа, амуниции или рыцарской отваге.
Отсюда следует, что коль скоро это так, то если ты, рыцарь, намерен готовить своего сына для рыцарского поприща, тебе следует учить его мыслить и рассуждать, дабы возлюбил он добро и возненавидел зло, ибо благодаря этому мудрость и рыцарство сливаются воедино и пребывают вместе во славу рыцарства.

http://s60.radikal.ru/i170/1008/94/2c07c7d5c0a2.jpg

Мужество – это добродетель, не позволяющая проникать в благородное сердце рыцаря семи смертным грехам, которые прямой дорогой ведут к вечным мукам преисподней и которые суть следующие: чревоугодие, сладострастие, скупость, уныние, гордыня, зависть, гнев.
Поэтому рыцарю, выбравшему эту дорогу, не попасть в то место, которое душевное благородство выбрало своей вотчиной.
От сопутствующих чревоугодию пресыщения и опьянения тело начинает дряхлеть; сопутствующие чревоугодию чрезмерные траты на еду и питье влекут за собой нищету; чревоугодие настолько переполняет тело различными яствами, что становится оно рыхлым и вялым.
Отсюда следует, что поскольку все эти качества чужды рыцарству, рыцарь должен мужественно преодолевать их воздержанием и постом, дабы одолеть таким образом чревоугодие и связанные с ним пристрастия.

http://s45.radikal.ru/i110/1008/f5/873045687b5f.jpg

Сладострастие и мужество вечно враждуют.
Сладострастие призывает в помощь себе молодость, внешнюю привлекательность, обильную еду и обильную выпивку, роскошную одежду, случай, ложь, измену, несправедливость, неверие в Бога и вечную жизнь, равнодушие к ожидающим грешников вечным мукам и многое другое в этом же роде.
Мужество призывает себе в помощь нашу память о Божьих заповедях, наше представление о Боге, о благах и наказаниях, которые от него зависят, о нашей любви к Богу, ибо достоин он и любви и страха, и восхвалений и послушания. И призывает мужество себе в помощь также душевное благородство, которое не намерено подчиняться низким и подлым помыслам, не намерено, дорожа мнением людей, пятнать себя позором.
Отсюда следует, что поскольку рыцарь зовется рыцарем, дабы противостоять порокам силой своего духа, то у рыцаря, лишенного мужества, не хватает духа, присущего рыцарям, и нет оружия, без которого не сможет рыцарь одолеть своих врагов.

http://s005.radikal.ru/i210/1008/4d/20f236e844fb.jpg

Скупость – это порок, который стремится проникнуть в сердце, дабы склонять его к низким целям; поэтому если душевное благородство чуждо рыцарям, то беззащитны они против скупости, и будут рыцари алчными и скупыми, и будет толкать их корысть на разные преступления, и станут они рабами и слугами тех земных благ, которые им даны Господом, дабы они ими пользовались.
Природа мужества такова, что оно приходит на помощь только в тех случаях, когда на него уповают, в противном же случае оно остается безучастным, ибо таких почестей оно достойно, что в горе и страданиях надлежит уповать на него и прибегать к его помощи.
Поэтому если жадность склоняет рыцаря к какому-либо прегрешению, измене или вероломству, он должен уповать на мужество, в котором нет места непостоянству, малодушию, унынию и которое всегда готово поддержать его.
Тем самым мужество закаляет благородное сердце и позволяет ему преодолеть все соблазны; так зачем же, скупой рыцарь, сердце твое не столь благородно и мужественно, чтобы отринуть от себя все низкие помыслы и низкие поступки, к которым побуждает тебя скупость?
Ибо если бы скупость и рыцарство были бы в ладу друг с другом, что мешало бы тогда ростовщикам быть рыцарями?

http://s49.radikal.ru/i123/1008/dc/13d3108b9ba3.jpg

Уныние – это порок, благодаря которому рыцарь склоняется скорее к злу, нежели к добру.
Поэтому этот порок скорее, нежели иные пороки, свидетельствует о грядущем осуждении человека, равно как и отсутствие этого порока, скорее, нежели иные добродетели, свидетельствует о грядущем спасении человека. Отсюда следует, что тот, кто вознамерился побороть уныние, должен иметь в своем сердце мужество; оно позволит ему приглушить естественные позывы нашей плоти, которая благодаря своей предрасположенности к похоти и грехопадению Адама тяготеет к злу.
Тот, кто предается унынию, огорчается, видя добрые дела другого; он огорчается так же, если кто-то приносит себе вред, ибо всегда хочется ему еще большего вреда. Поэтому добро и зло, совершаемое другими людьми, одинаково причиняют ему боль и страдания.
Отсюда следует, что, поскольку досада является источником невзгод и страданий, ты, рыцарь, если намерен победить этот порок, должен прибегнуть к помощи мужества, дабы не дало оно унынию обосноваться в твоем сердце; а мужество одержит верх, ибо напомнит, что если милость Господа распространяется на одного человека в отдельности и на всех вместе, то почему же она не должна распространяться на тебя, ведь в этом случае от его щедрот ничего не убудет и в тебе ничего не убавится.

http://s45.radikal.ru/i108/1008/f6/5ddf71937561.jpg

Гордыня – это порок неравенства, ибо высокомерный человек хочет быть единственным в своем роде и поэтому чурается людей.
И поскольку смирение и мудрость суть добродетели, противоположные гордыне и предполагающие равенство, то если ты, рыцарь, обуреваемый гордыней, вознамеришься преодолеть свою гордыню, позволь своему сердцу проникнуться одновременно смирением и мужеством; ибо смирение без мужества лишено силы и не осилить ему гордыню. Есть ли у тебя повод быть высокомерным, когда во всем блеске своих доспехов ты гарцуешь на своем могучем коне?
Нет, если смирение найдет в себе силы напомнить тебе о твоем рыцарском предназначении.
Если же ты высокомерен, не найдешь ты в себе силы изгнать из твоего сердца честолюбивые планы.
А если выбит ты из седла, и побежден, и взят в плен, будешь ли ты столь же высокомерен, как и прежде?
Нет, ибо силой оружия будет сломлена гордыня в сердце рыцаря, несмотря на то, что душевное благородство не зависит от плоти; насколько же успешнее должны изгонять гордыню из благородного сердца смирение и мужество – достоинства души, свидетельствующие о силе духа.

http://s45.radikal.ru/i107/1008/7d/787a954e03d0.jpg

Зависть – это грех, противный щедрости, милосердию и великодушию, наилучшим образом соответствующим природе рыцарского ордена.
Поэтому при порочном сердце рыцарь не сможет быть достойным своего призвания.
Если лишен он силы духа, зависть вытравит из сердца рыцаря справедливость, милосердие и великодушие; и станет тогда рыцарь завидовать чужому богатству, но лень ему будет добывать его себе силой оружия; и станет он тогда злословить о том, что оно не идет само ему в руки; и поэтому зависть вынудит его замышлять вероломства и злодейства.

http://s61.radikal.ru/i174/1008/d1/13484c1e50d9.jpg

Гнев – это разлад в человеческом сердце, теряющем способность помнить, понимать и любить.
Воспользовавшись этим разладом, память превращается в забвение, понимание в невежество, а любовь во вспыльчивость.
Поэтому коль скоро память, понимание и любовь являются тем светом, который позволяет рыцарю следовать дорогой рыцарства и который гнев и сердечный разлад пытаются из сердца вытравить, ему надлежит уповать на силу духа, а также на милосердие, самоограничение и долготерпение, служащие препятствием на пути гнева и утешением в тех бедах, которыми мы обязаны гневу.
Чем сильнее гнев, тем большей силой должны обладать милосердие, самоограничение и долготерпение, способные его одолеть. Найдет человек в себе силы, остынет его гнев и проникнется он милосердием, самоограничением и долготерпением.
А лишь только ослабеет гнев и наберут силу все вышеупомянутые добродетели, так теряют силу неприязнь и раздражительность, а там, где в чести добродетели и не в чести пороки, в чести будут и справедливость, и мудрость; а там, где в чести будут справедливость и мудрость, в чести будет и рыцарский орден."
(Raymundus Lullius)

Отредактировано иннета (26-02-2011 01:56:44)

+4

32

иннета написал(а):

ФРАНСУА ВИЙОН

О нем. оказывается, еще и кино сняли.

Франсуа Вийон: Бродячий поэт
(Franсois Villon: Poetul vagabond; Franсois Villon: The Maverick Poet; Румыния – Франция – ФРГ, 1987, р. Серджиу Николаеску)

+1

33

Для ценителей.
Теле - спектакль по произв. Кретьена де Труа. "Персеваль Галльский". Франция. 1978 год. реж. Эрик Роммер.

Не знаю, есть ли он в переводе на русский, а здесь
http://www.torrentportal.com/details/38 … e+Gallois+(Eric+Rohmer,+1978).avi.html
и здесь
http://isohunt.com/torrent_details/1140 … ab=summary

http://www.torrentreactor.net/torrents/ … le-Gallois

можно скачать и глянуть на фр. с англ. субтитрами.
ИМХо, смотреть стоит.

+2

34

Валлийская поэзия

Уэльс времен англо-нормандского завоевания и последующей эпохи — уникальное сочетание различных культур.
При этом влияние англо-нормандской (а позднее — и английской) культуры на Уэльс уместно оценивать, имея в виду географический фактор. Конечно, в наибольшей степени оно проявлялось в регионах, подчиненных и контролировавшихся англо-нормандскими баронами, прежде всего — на Границе.

За первыми английскими поселенцами устремляются новые колонисты, их количество резко возрастает в конце XIII века — после завоевания Уэльса Эдуардом I. Однако значительная часть Уэльса, так называемый Исконный Уэльс, долго остается валлийской: тамошние поэты восхваляют своих принцев на родном языке, а англо-нормандским проповедникам и политическим агентам приходится пользоваться услугами переводчиков. Даже в тех регионах, которые находились под контролем англо-нормандцев, их язык (как, впрочем, и английский) мог оставаться неизвестным сельскому населению.
Несколько позднее английский становится более распространенным; известно, что отпрыски благородных валлийских семейств могли изучать его в школах, а валлийская аристократия занимала посты на королевской службе, при этом наслаждаясь сочиненными в ее честь стихотворениями, созданными на валлийском. Примечательно, что валлийская хвалебная поэзия могла адресоваться не только валлийцам, но и английским аристократам, как, к примеру, стихотворенияпоэта Иоло Гоха, посвященные Эдуарду III и Роджеру Мортимеру (XIV век). Известно немало валлийцев — как аристократов, так и поэтов — которые в совершенстве владели английским языком.

Валлийский поэт Давид ап Гвилим

Дата рождения: ок. 1315—1320
Дата смерти: ок. 1350—1370

Cчитается самым выдающимся валлийским поэтом средневековья. Писал  на валлийском (средневаллийском).
Часто считается величайшим из всех валлийских поэтов, прозван «валлийским Петраркой».

Статуя Давида ап Гвилима в ратуше Кардиффа.

http://s42.radikal.ru/i095/1009/30/341159691eb5.jpg

О жизни Давида ап Гвилима почти ничего неизвестно.
Согласно местным традициями, он родился возле Пенрин-Кох, приход Лланбадарн-Ваур (Кередигион, недалеко от Аберистуита. Известный исследователь Р. Герайнт Грифид считает, что поэт стал жертвой Чёрной смерти.

Давид ап Гвилим просходил из благородной, дворянской семьи, и поэтому, вероятно, не принадлежал к сословию странствующих поэтов, однако многие члены его семьи занимались поэтическим творчеством.
По преданию, Давид ап Гвилим похоронен в аббатстве Страта Флорида, и сейчас ему там установлен памятник.

http://s06.radikal.ru/i179/1009/cc/fb5a03c24450.jpg

Как поэт Давид ап Гвилим во многом принадлежал к европейской куртуазной традиции (существует даже мнение, что он бывал во Франции или Провансе), любовная лирика занимает существенное место в его творчестве.
Кроме того, в отличие от ранней традиции, сосредоточенной в первую очередь на восхвалении патрона, в стихах Давида ап Гвилима крайне сильно личное начало, многие из них рассказывают истории из жизни самого поэта или адресованы его возлюбленным, например Морвид, жене купца из Аберистуита.
Стихи пронизаны восхвалениями мая, летних месяцев, лесов, листвы, птичьих песен и зеленых приютов.

Неужели вправду, моя милая,
Не по сердцу тебе ветви березы, пышные летом?
Не будь монахиней хотя бы весной,
Разве безбрачие лучше зеленого листьев убора?
Не перстень и ряса скрепляют обет,
Но одежды зеленого цвета,
Приди под сень березы,
Преклони колена пред деревами и кукушкой

Давид ап Гвилим также сыграл ключевую роль в популяризации поэтической формы кивид, которая после него становится доминирующей в валлийской поэзии

Давид ап Гвилим.
Страсти в трактире (пер. Николая Сухачева) + валлийский текст
http://eldisblog.com/post89622451/

Информация собрана отсюда:
http://magazines.russ.ru/nlo/2004/68/fal20.html
http://svr-lit.niv.ru/svr-lit/ris-nasle … egstva.htm
http://ru.wikipedia.org/wiki/Страта_Флорида

+4

35

Абу-л-Хусайн Мухаммад ибн Ахмад ибн Джубайр ал-Кинани (Ибн Джубайр)

Ибн Джубайр принадлежал к старинному арабскому роду, предки которого в 740 г появились в Испании с армией полководца Балджа. Отец Ибн Джубайра был человеком литературно образованным, крупным чиновником, принадлежавшим к категории «атибов и адибов, игравших большую роль в развитии арабской литературы.
Родился Ибн Джубайр в Испании (в Валенсии или Хативе) в 539 или 540 г.х. (1144 или 1145 г), получив традиционное образование, он служил секретарем одного из Альмохадов Сеуты, а затем в канцелярии наместника Гранады, приобретя в то же время некоторую известность как поэт и писатель.

1 февраля 1183 г. он покинул Гранаду и отправился в хадж. Путь его проходил через Сеуту и Александрию, затем через Каир вверх по Нилу до Куса; пройдя через пустыню, Ибн Джубайр достиг Айзаба, откуда по Красному морю прибыл в Джидду, а затем в Мекку, где провел более восьми месяцев и совершил обряды паломничества. Побывав затем в Медине, Ибн Джубайр с караваном паломников через Аравийскую пустыню направился в Багдад и Мосул. Оттуда он достиг Северной Сирии и, пройдя через Халеб, спустился в Дамаск, где находился два месяца. Затем Ибн Джубайр направился в Иерусалимское королевство, посетил Тир, сел на генуэзский корабль в Акке и в декабре 1184 г. после долгого и трудного плавания, завершившегося кораблекрушением, попал в Мессину. Три с половиной месяца, ожидая попутного ветра, он пробыл в Сицилии, затем достиг Картахены, а оттуда 25 апреля 1185 г. вернулся в Гранаду. Путешествовал он вместе со своим другом, врачом Абу Джафаром Ажададом ал-Кудаи.

B 1189—1191 гг. Ибн Джубайр совершил второе паломничество, подробностей о котором не сохранилось. Третий раз он отправился в хадж в 1217 г., но, по всей вероятности, не пошел далее Александрии, где и умер в том же году.

Основной труд Ибн Джубайра, давший ему почетное место в арабской литературе, — путевые записки, относящиеся к его первому паломничеству, представляющие собою дневник, который он вел изо дня в день и по возвращении обработал. Точное название его труда неизвестно; наиболее принятым является «Рихлат ал-кинани» [(«Путешествие кинанита», кинана — племя, к которому принадлежал Ибн Джубайр).

Сочинение Ибн Джубайра — один из наиболее замечательных образцов жанра описания путешествий (рихла), начало которому в испанской литературе положил Ибн Араби (1076—1148) и который представляли также авторы, происходившие из других областей мусульманского мира; из них наиболее известны Саллам ат-Тарджуман, купец Сулейман, Ибн Вахб (IX в), Ибн Фадлан, Ибрахим ибн Иакуб, Бузург ибн Шахриар (X в.), Ибн Баттута (XIV в.).

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ

+4

36

СРЕДНЕВЕКОВАЯ ЛИТЕРАТУРА И ЕЕ СОВРЕМЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ. О переводе "Песни о нибелунгах"
А. Я. Гуревич

  Художественное творение далекой от нас эпохи вряд ли будет по достоинству оценено и понято правильно без разъяснений, комментариев, без сугубого внимания переводчика и издателя к специфике средневекового сознания, которое нашло свое выражение в памятнике, предлагаемом читателям, воспитанным на совершенно иной литературе. В произведениях средневековой словесности то и дело встречаются указания на образ жизни и обычаи, которые непривычны и потому непонятны сами по себе нынешней аудитории, - все это необходимо учесть и при переводе и при комментировании текста. Короче говоря, текст далекой от нас и во многом чуждой нам культуры нужно сделать доступным нашему восприятию. На страницах перевода средневекового поэтического или прозаического сочинения должна состояться наша "встреча" с человеком, который жил в Европе много веков тому назад. Эта "встреча" должна быть подготовлена. И, естественно, каждый переводчик так или иначе об этом заботится.
    Так или иначе. Ибо ознакомление с новыми переводами позволяет констатировать по крайней мере два способа установления, "диалога" с людьми Средневековья. Первый состоит в том, что переводимый текст по возможности "облегчается" от всего непонятного, упрощается и тем самым делается более "похожим" на современное литературное произведение. Совершается эта процедура обычно из наилучших побуждений: для того, чтобы "приблизить древний текст к пониманию современного читателя". Действительно, трудность знакомства исчезает, - но за счет искажения облика далекого незнакомца, "подтягиваемого" до нашего современника. По существу же никакого "диалога" не происходит. Переводчик, идущий этим путем, не принимает во внимание того обстоятельства, что, обращаясь к средневековому тексту, он имеет дело, строго говоря, не с литературой, - во всяком случае не с литературой в современном понимании, - а с несравненно более обширной полифункциональной системой, в которой находили выражение и удовлетворение наряду с чисто эстетическими запросами, также и иные потребности человека, - от религиозных до бытовых (историография, теология, право, магия, наставления в хозяйственной деятельности и многое другое не были выделены из "художественной литературы" так, как это произошло при переходе к Новому времени).
    Другой путь сближения с творцом средневекового художественного (как и любого иного) текста - попытка проникнуть в структуру его мысли, не жертвуя ее своеобразием. Переводчик, придерживающийся такого метода, неустанно следит за тем, чтобы в своем естественном стремлении сделать произведение удобочитаемым с точки зрения современных эстетических требований, вместе с тем по потерять из вида особенности словаря и словоупотребления в эпоху возникновения памятника литературы. Подобно тому как человек, отправляющийся в чужую страну, для того чтобы не попасть впросак, должен иметь представление об ее исторических судьбах и быте, о нравах ее населения, так и переводчик и комментатор обязаны ясно представлять себе реалии жизни, которые выразились в древнем или средневековом тексте, и донести их до читателя. Здесь потребны обширные специальные знания и немалые интеллектуальные усилия, но не очевидно ли, что именно таков единственно правильный способ проникновения в другую культуру? Напомню очень верные слова С. С. Аверинцева: общение с древним текстом и с древним его творцом есть "понимание "поверх барьеров" непонимания, предполагающее эти барьеры".
    Проблема "общения" с другой культурой столь существенна, что мне хотелось бы обсудить ее более детально. Как это сделать? Можно выбрать примеры переводов разных памятников средневековой письменности и попытаться объяснить причины их удач и промахов. Но использование отрывочных примеров вряд ли убедительно. Наиболее продуктивным мне представляется "монографическое" рассмотрение перевода одного произведения, зато взятого в целом. Для этого я выбрал из всей массы новых переводов средневековых литературных памятников один - "Песнь о нибелунгах". Помимо моего личного интереса к этому произведению, такой выбор мне кажется оправданным по ряду причин. Песнь эта "представительна" для средневековой литературы. В окончательной редакции, которая имеется в нашем распоряжении и которой предшествовала многовековая история сказания о Зигфриде-Сигурде, бургундских королях и гуннском владыке Аттиле-Атли-Этцеле, "Песнь о нибелунгах" была создана в самом начале XIII в., т. е. в период наивысшего подъема средневековой культуры, в период, когда полностью выявились наиболее показательные для нее черты. "Песнь о нибелунгах" - рыцарская эпопея, запечатлевшая, наряду с общей средневековой картиной мира, кардинальные ценности жизпи аристократического общества Германии эпохи Штауфенов. Но поскольку в песни этой завершаются длительное развитие и сложные трансформации германского героического эпоса, то по ней можно проследить и важные черты эпического жанра вообще. Вместе с тем рыцарский эпос к XIII в. уже испытал разного рода воздействия: христианства (что достаточно отчетливо видно при сопоставлении "Песни о нибелунгах" с ее скандинавскими "сестрами" - песнями "Старшей Эдды", в которых фигурируют те же герои) и французской куртуазной поэзии, прошедшей через восприятие немецкого миннезанга. Довольно значительный объем песни позволил ее создателю вместить в нее очень разнообразное содержание; панорама жизни средневекового общества с присущими ему особенностями нашла на ее страницах привольное выражение.

К тексту статьи

+4

37

ПЕСНЬ О НИБЕЛУНГАХ

12 и 13 века принесли много перемен в социальную и интеллектуальную жизнь германских стран, главной чертой которых было развитие всего того, что носит название рыцарства. В это же время возрождается местная литература. Драма еще не появилась, но эпос и лирическая поэзия процветали. Эпическая поэзия, хотя и написана почти одними рыцарями, делится на два типа, судя по содержанию: с одной стороны, так называемый "придворный" или "куртуазный" эпос, с другой, местный или национальный эпос. "Придворный" эпос заимствует материал из французской куртуазной литературы и имеет дело с рыцарством, в частности с королем Артуром и его окружением. Национальный эпос берет информацию из национальной германской саги, двумя величайшими произведениями которой являются "Песнь о Нибелунгах" и "Кудруна". "Придворный" эпос написан рифмованными куплетаии, а национальный - четырехстрочными строфами.
      Имя автора, написавшего "Песнь о Нибелунгах", осталось неизвестным. Старую сагу переделали на новый манер, так чтобы ее можно было читать при дворе. Автор был, скорее всего, дворянином и хорошо знал обычаи, чувства, вкусы и жизнь дворянства. Через него поэма приобрела новый вид, более подходящий литературным идеалам придворных кругов.

Это заметно в почти полном отсутствии грубого языка и фарсовых ситуаций, обычных для народного поэта, шпильмана (spielmann).     
      Тем не менее, эпос остается эпосом, и в "Песне" нет ни изящного слова, ни психологической обработки персонажей. Идеалы "Песни" также остаются идеалами эпоса, а не куртуазного романа. Главными персонажами остаются Зигфрид, Брюнхильда, Гюнтер, Кримхильда и Хаген. Основная тема - это triuwe, т.е. безоговорочная преданость и верность, открывающаяся полнее всего в образе Кримхильды: ее муж Зигфрид подло убит; ее горе и месть становятся сюжетом драмы.
      Поэт пытается изобразить своих персонажей идеалами куртуазного поведения; он тщательно описывает их одежду и приготовления к пиру, например. Главнейшей дободетелью является milte, т.е. щедрость в подарках. Автор подчеркивает также учтивое обращение с дамами: идеалом рыцарского поведения является, прежде всего, Зигфрид (Сигурд). Также заметно огромное влияние Церкви: все персонажи, включая даже язычника Этцеля (Атли), поминают Бога; крещение, свадьба и похороны проходят согласно христианским обычаям; часто упоминаются церковные саны; христиане противопоставляются язычникам; Кримхильда, выходя замуж за язычника Этцеля, надеется обратить его в христианство.

Источник

Песнь о Нибелунгах

+5

38

- Ты трепло!
- Нет, я оратор…

Полемические стихи – это поэтические тексты, которые пишут и писали в самых разных странах и культурах мира. Средневековыми и европейскими они были тоже. За что следует благодарить эпоху, которая Каролинское возрождение (франц. renaissance carolingienne), то есть кон. VIII-серед. IX вв.

Суть средневековых полемических стихотворений – полемика двух противоположностей, будь то зима и весна, душа и тело, Бог и сатана и т.д.

Пожалуй, самым первым таковым произведением из дошедших до нас следует считать стихотворение Conflictus Veris et Hiemis («Спор Весны с Зимой»), которое было написано на латыни в конце VIII века неизвестным автором, но, как правило, приписывается Алкуину (он же Гораций Флакк).

Полемические стихи нелатиноязычные, то есть написанные на национальных языках, существовали тоже. Так, к достаточно известным относится стихотворение The Owl and the Nightingale («Сова и Соловей») XII (или XIII) века, которое было написано на среднеанглийском и представляет собой прения оных птиц, подслушанные рассказчиком.

Традиционно считается, что стихотворение написал неизвестный нам автор между 1189-1216 гг., так как в тексте упоминается недавно почивший в бозе на тот момент король Генрих II. Правда, есть мнение, что упоминаемый король на самом деле – Генрих, но не Второй, а Третий, так что «Сову и Соловья» вполне можно отнести ко времени после 1272 года, то есть к временному промежутку незадолго до создания тех рукописей, в составе которых стихотворение и дожило до наших дней, а именно в виде текста документа BL MS Cotton Caligula A.IX, который хранится в Британской библиотеке, и документа Jesus College MS 29, который находится в Джизаз-Колледже, что в Оксфорде. Обе рукописи относятся ко второй половине XIII века, возможно даже, к его последней четверти.

Стихотворение «Сова и Соловей» помимо всего прочего интересно и тем, что, в отличие от своих полемически стихов-современников, не предоставляет читателю выводов, то есть «морали сей басни», в конце текста, давая ему возможность решить самому, кто, зачем, почему и за сколько. Ещё один момент: в тексте «Совы и Соловья» присутcтвует цитирование Альфреда Великого.

Ученые спорят об аллегорях и смысловой начинке «Совы и Соловья» до сих пор. Кто-то считает, что птицы-персонажи спорят о том, как лучше жить: в радости или серьезном таком покаянии и плаче, кто-то находит в птичьих словах намек на взаимоотношения Томаса Бекета с королем Генрихом II, кто-то полагает, что всё дело в средневековом толковании образа совы, а кто-то думает, что всё это полнейшая чушь, и данный стишок служил учебным пособием, то есть в рамках тривиума на нем, почти как Балбес на кошках, тренировались средневековые учащиеся, постигая науку создания полемических стихов и принимая «Сову и Соловья» за образец и шаблон, обязательный к подражанию и применению. А кто-то говорит, что фигня война, и стишок сочинили студенты за кружкой чего с градусами, чтобы высмеять правила речетолкательные и всю риторику сразу.

К другим, тоже достаточно известным стихотворениям такого рода, относится, например, "Parlement of Foules" («Птичий совет») Джеффри Чосера (ок. 1382, но не позже 1400), написанное в форме сна, который приснился рассказчику, а форму эту, по моим данным, уважали авторы, писавшие на среднеанглийском языке.

Отредактировано Alga (11-11-2010 14:28:06)

+3

39

И ещё о Вийоне  :)

Герой не нашего времени. Франсуа Вийон.

Я, Франсуа Вийон, школяр,
В сем пятьдесят шестом году,
Поостудив сердечный жар,
И наложив на мысль узду,
И зная, что к концу иду,
Нашел, что время приглядеться
К себе и своему труду,
Как учит римлянин Вегеций.

      Франсуа Вийон (фр. François Villon) (настоящая фамилия — де Монкорбье (de Montcorbier), Монкорбье (Montcorbier) или де Лож (des Loges)); родился между 1 апреля 1431 и 19 апреля 1432, Париж, — год и место смерти неизвестны (после 1463, но не позднее 1491)) — последний и величайший из поэтов французского средневековья.

http://i080.radikal.ru/1012/86/eecb57115658.gif

      Bийон — его псевдоним — фамилия воспитавшего его родственника, парижского священника. Рождённый и воспитанный в среде парижского мещанства в эпоху обнищания и кризиса Франции после «Столетней войны», Вийон оказался среди «деклассированных». Будучи студентом Парижского университета (в 1443 году Вийон поступил на "факультет искусств" - подготовительный факульетт Парижского университета) и получив в 1452 звание магистра, Вийон принимал участие в разгульной жизни школяров; вскоре Вийон оказался замешанным в уголовных преступлениях.

http://s61.radikal.ru/i174/1012/13/d90c13944fa4.jpg

      В студенческие годы принял участие в озорной проделке, похитив вместе с однокашниками из владений мадам де ла Брюйер межевой камень, имевший не вполне приличное прозвище ("Pet au Deable"). Этому событию было посвящено одно из ранних произведений Вийона «Le Romant de Pêt-au-Deable» (ныне утерянное).
      5 июня 1455 года, когда на него с ножом в руках напал некий священник по имени Филипп Сермуаз, Вийон, обороняясь, смертельно ранил противника. Причины ссоры неясны; можно лишь предположить, что Вийон не был ее зачинщиком и, оказавшись убийцей против собственной воли, угрызений совести не испытывал, тем более что и сам Сермуаз, как то явствует из официальных документов, перед смертью простил его. Вот почему преступник немедленно подал два прошения о помиловании, хотя и счел за благо на всякий случай скрыться из Парижа.
     Помилование было получено в январе 1456 года, и Вийон вернулся в столицу, вернулся, впрочем, лишь затем, чтобы уже в декабре, незадолго до Рождества, совершить новое (теперь уже предумышленное) преступление - ограбление Наваррского коллежа, откуда вместе с тремя сообщниками он похитил пятьсот золотых экю, принадлежащих теологическому факультету. Преступление, в котором Вийон играл подсобную роль (он стоял на страже), было обнаружено лишь в марте 1457 года и еще позже - в мае - раскрыты имена его участников, однако Вийон не стал дожидаться расследования и сразу же после ограбления вновь бежал из Парижа, теперь уже надолго. Тогда-то, в конце 1456 года, и было написано прощальное "Малое завещание" ("Le Lais"), где предусмотрительно позаботившись об алиби, он изобразил дело так, будто в странствия его гонит неразделенная любовь. Многие поколения читателей умилялись трогательности и силе чувств средневекового влюбленного, умилялись до тех пор, пока на основании архивных документов не стало доподлинно известно, что Вийон бежел из Парижа вовсе не от несчастной любви, а от столичного правосудия, грозившего ему большими неприятностями...

http://s48.radikal.ru/i119/1012/09/5580dc435276.jpg

       Вся последующая жизнь Вийона проходит в бесконечных скитаниях по Франции в компании подонков общества. Изредка он находил убежище при дворах феодалов (в том числе и герцога Карла Орлеанского — талантливого поэта, где сложил знаменитую "Балладу поэтического состязания в Блуа"). В 1461, приговорённый к смертной казни, от которой его спасла лишь амнистия (по случаю проезда через Мен только что взошедшего на престол короля Людовика XI), Вийон создаёт свои лучшие произведения, вошедшие в лирический цикл «Codicille», и «Testament» (Завещание), впоследствии названное «Le grand testament» (Большое завещание). Оно повторяет структуру Лэ, но насмешливые дарения предваряются обширным вступлением (строфы 1–832). Кроме того, поэт включил в поэму многочисленные «баллады» и несколько других стихотворений, написанных в разное время и по разным поводам. Самая знаменитая – Баллада-молитва Богородице (Ballade pour prier Nostre Dame), которую Франсуа вложил в уста своей матери. Столь же известны баллада, посвященная бойким на язык парижанкам (Баллада о парижских дамах – Ballade des femmes de Paris), и баллада, в которой высмеивается сельская идиллия (авторство ее приписывается епископу Филиппу де Витри) – Баллада-спор с Франком Гонтье (Les contrediz de Franc Gontier). Завершают поэму эпитафия Вийона самому себе и Баллада о прощении (Ballade de mercy). Среди вставных баллад лучшей, без сомнения, является Эпитафия (L'pitaphe Villon), более известная под названием Баллада повешенных (Ballade des pendus): она была написана в то время, когда Вийон ожидал смертной казни. Вполне достойны его таланта баллада, в которой он просит у судей трехдневной отсрочки приговора, и насмешливое стихотворение, где поэт советуется с тюремщиком относительно подачи прошения о помиловании. 

http://s004.radikal.ru/i205/1012/69/18afac13bc50.jpg

       Поэт был изгнан из Парижа в 1463, далее его следы теряются.
       Поэт-преступник; убийца с нежной и чувствительной душой; грабитель и сутенер, который, однако, трогательно любит старушку-мать; беспутный повеса, загубивший свою жизнь, но рассказавший об этой жизни в потрясающих по искренности стихах, - вот популярный образ, столь милый сердцу многочисленных почитателей имени Вийона.
       Но оригинальность Вийона - в первую очередь в его отношении ко всей (как серьезной, так и комической) культурно-поэтической традиции зрелого Средневековья, в той критической дистанции, которую он сумел установить по отношению к этой традиции, ощутив свое превосходство над нею и превратив ее в материал для иронической игры.
       Принцип его поэзии - ироническая игра со всем твердым, общепринятым, раз навсегда установленным. Излюбленные средства этой игры - антифразис (употребление слов в противоположном значении) и двусмысленность.
       С особой непосредственностью игра Вийона ощутима на предметном уровне - там, где появляются конкретные персонажи и вещи. Если Вийон называет кого-либо из своих "наследников" "честнейшим малым", значит, тот отъявленный прохвост; если говорит о нем как о "красавце", то на самом деле хочет выставить уродом; если клянется в любви к нему, то, стало быть, ненавидит и т. п.
       Не менее важна игра, которую Вийон ведет с различными языковыми стилями своей эпохи. Существовали стили юридический и церковный, бытовой и торжественный, существовали профессиональные языки и жаргоны (судейских, торговцев, ростовщиков, воров и т. п.). В таких стилях заложено немало принудительности: стремясь овладеть человеком, они заставляют его думать о жизни в предустановленных категориях и далее - вести себя в соответствии с этими категориями. Эта ироническая игра вырастает у Вийона из острого ощущения несоответствия и разлада между "словом" и "жизнью": Вийон хорошо знает, что реальные интересы, поведение и мышление людей резко расходятся с той "мудростью жизни" или с тем кодексом, которые как раз и закреплены в различных социальных "языках".
       В истории литературы встречалось немало поэтов, порывавших, подобно Вийону, с современными им формами литературной экспрессии; но в отличие от Вийона делали они это чаще всего лишь затем, чтобы немедленно уложить свою личность в твердую и удобную раковину нового канона. Расцвет петраркизма в европейской лирике XIV - XVI вв. - хороший тому пример.
      Вийон же едва ли не уникален в том отношении, что, осмеяв всю лирику своей эпохи, он не создал для изображения собственной личности подходящей образной "скорлупы": его сокровенное "я" осталось совершенно оголенным и беззащитным. Не озабоченный тем, чтобы приукрасить себя, Вийон предстает перед нами таким, каким был на самом деле, а не таким, каким ему хотелось бы казаться. Поэтому, когда его личность - против его собственной воли - все же приоткрывается, нас поражает не ее глубина, сложность или противоречивость - черты, которые мы привыкли ценить у современных поэтов, - а ее абсолютная неподдельность.
      "Эффект неподдельности", а не продуманная установка на "исповедальную искренность", эффект, который дано добиться только тому, кто не стремится к нему сознательно, - вот то редчайшее, замечательное качество, которое присуще поэзии Вийона и которое заставляет тянуться к нему все новые и новые поколения читателей.

ИЗ "БОЛЬШОГО ЗАВЕЩАНИЯ"

Я душу смутную мою,
Мою тоску, мою тревогу
По завещанию даю
Отныне и навеки Богу
И призываю на подмогу
Всех ангелов - они придут,
Сквозь облака найдут дорогу
И душу Богу отнесут.
Засим земле, что наша мать,
Что нас кормила и терпела,
Прошу навеки передать
Мое измученное тело,
Оно не слишком раздобрело,
В нем черви жира не найдут,
Но так судьба нам всем велела,
И в землю все с земли придут.
 

БАЛЛАДА - ДОБРЫЙ СОВЕТ

Глупцы, чей мозг пороком притуплен,
Кто, будучи невинен от рожденья,
Презрел с годами совесть и закон,
Кто стал рабом слепого заблужденья,
Кто следует дорогой преступленья,
Усугубить страшитесь грозный счет
Тех, кто уже взошел на эшафот,
Затем что жил сумняшеся ничтоже.
Со всеми будет так, кто не поймет:
Злоумышлять на ближнего негоже.
Пусть каждый помнит: сам виновен он
В любом своем житейском огорченье.
Да, мир -- тюрьма, но это не резон
Утрачивать смиренное терпенье,
До времени бежать из заключенья,
Обкрадывать, глумясь, честной народ,
Жечь, грабить и пускать оружье в ход.
Когда наступит час расплаты позже,
Бог пеням лиходея не вонмет:
Злоумышлять на ближнего негоже.
Что толку лезть всечасно на рожон,
Врать, плутовать, канючить без стесненья,
Дрожать и, даже погружаясь в сон,
Бояться, что не будет пробужденья,
И каждого держать на подозренье?
Итак, скажу: настал и ваш черед
Уразуметь, что пас геенна ждет
И что уняться вам пора бы все же,
Не то позор падет на весь ваш род.
Злоумышлять на ближнего негоже.
В посланье Павла к римлянам прочтет
И стар, и млад, что он всех нас зовет
Любить друг друга по завету Божью,
Лишь добрые дела на свете множа.
Особо ж в толк пусть человек возьмет:
Никто другого в грех да не введет
- Злоумышлять на ближнего негоже.

БАЛЛАДА-МОЛИТВА БОГОРОДИЦЕ, НАПИСАННАЯ ВИЙОНОМ ПО ПРОСЬБЕ ЕГО МАТЕРИ

Царица неба, суши, вод, геенны
Вплоть до ее бездоннейших болот,
Дай место мне, Твоей рабе смиренной,
Меж тех, кому Ты в рай открыла вход.
Хотя моим грехам потерян счет,
Ты смертным столько доброты явила,
Что даже я надежду сохранила
Тебя узреть, дожив свои года,
- Ведь пред Тобой душой я не кривила
И этой верой буду жить всегда.
Скажи Христу, что верность неизменно
Ему блюла я. Пусть же ниспошлет
И мне прощенье Он, благословенный,
Как прощены Египтянка и тот,
Кто продал черту душу и живот.
Мне помоги, чтоб я не совершила
Того, что погубило б Теофила,
Не пожалей Ты грешника тогда.
Завет Господень я не преступила
И этой верой буду жить всегда.
Нища я, дряхла, старостью согбенна,
Неграмотна и, лишь когда идет
Обедня в церкви с росписью настенной,
Смотрю на рай, что свет струит с высот,
И ад, где сонмы грешных пламя жжет.
Рай созерцать мне сладко, ад - постыло,
И я молю, чтоб Ты не попустила,
Владычица, мне угодить туда.
Заступницу в Тебе я с детства чтила
И этой верой буду жить всегда.
Во чреве. Дева, Ты Христа носила,
И Он, чьи вечно царство, власть и сила,
Любовью движим, коей нет мерила,
Людей спасти с небес сойдя сюда,
Обрек себя на муки и могилу.
Наш Бог всеблаг - так я доднесь твердила
И этой верой буду жить всегда.


СПОР МЕЖДУ ВИЙОНОМ И ЕГО ДУШОЙ

- Кто это? - Я.- Не понимаю, кто ты?
- Твоя душа. Я не могла стерпеть.
Подумай над собою.- Неохота.
- Взгляни - подобно псу,- где хлеб, где плеть,
Не можешь ты ни жить, ни умереть.
- А отчего? - Тебя безумье охватило.
- Что хочешь ты? - Найди былые силы.
Опомнись, изменись.- Я изменюсь.
- Когда? - Когда-нибудь.- Коль так, мой милый,
Я промолчу.- А я, я обойдусь.
- Тебе уж тридцать лет.- Мне не до счета.
- А что ты сделал? Будь умнее впредь.
Познай! - Познал я все, и оттого-то
Я ничего не знаю. Ты заметь,
Что нелегко отпетому запеть.
- Душа твоя тебя предупредила.
Но кто тебя спасет? Ответь.- Могила.
Когда умру, пожалуй, примирюсь.
- Поторопись.- Ты зря ко мне спешила.
- Я промолчу.- А я, я обойдусь.
- Мне страшно за тебя
- Оставь свои заботы.
- Ты - господин себе.- Куда себя мне деть?
- Вся жизнь - твоя.- Ни четверти, ни сотой.
- Ты в силах изменить.- Есть воск и медь.
- Взлететь ты можешь.- Нет, могу истлеть.
- Ты лучше, чем ты есть.- Оставь кадило.
- Взгляни на небеса.- Зачем? Я отвернусь.
- Ученье есть.- Но ты не научила.
- Я промолчу.- А я, я обойдусь.
- Ты хочешь жить? - Не знаю. Это было.
- Опомнись! - Я не жду, не помню, не боюсь.
- Ты можешь все.- Мне все давно постыло.
- Я промолчу.- А я, я обойдусь.

ПОСЛАНИЕ К ДРУЗЬЯМ

Ответьте горю моему,
Моей тоске, моей тревоге.
Взгляните: я не на дому,
Не в кабаке, не на дороге
И не в гостях, я здесь - в остроге.
Ответьте, баловни побед
Танцор, искусник и поэт,
Ловкач лихой, фигляр хваленый,
Нарядных дам блестящий цвет,
Оставите ль вы здесь Вийона?
Не спрашивайте почему,
К нему не будьте слишком строги,
Сума кому, тюрьма кому,
Кому роскошные чертоги.
Он здесь валяется, убогий,
Постится, будто дал обет,
Не бок бараний на обед,
Одна вода да хлеб соленый,
И сена на подстилку нет,
Оставите ль вы здесь Вийона?
Скорей сюда, в его тюрьму!
Он умоляет о подмоге,
Вы не подвластны никому,
Вы господа себе и боги.
Смотрите - вытянул он ноги,
В лохмотья жалкие одет.
Умрет - вздохнете вы в ответ
И вспомните про время оно,
Но здесь, средь нищеты и бед,
Оставите ль вы здесь Вийона?
Живей, друзья минувших лет!
Пусть свиньи вам дадут совет.
Ведь, слыша поросенка стоны,
Они за ним бегут вослед.
Оставите ль вы здесь Вийона?

Источник

+4

40

Мария Французская

http://s006.radikal.ru/i213/1012/5f/ccfc4608449e.gif

Мария Французская (фр. Marie de France) — французская (англо-нормандская) поэтесса конца XII — начала XIII века.

http://s47.radikal.ru/i116/1012/cc/e5350d4c9119.jpg

Достоверные биографические сведения о ней отсутствуют.
Даже имя её известно лишь из легенды к одной из рукописей: «Marie ai nun, si suis de France» («Меня зовут Мария, я из Франции»). Именно исходя из этой строчки её и назвал Марией Французской её первый публикатор, Жан-Батист де Рокфор, в 1820 году.
Одно из её лэ посвящено «благородному королю», другое — «графу Уильяму».
Предполагают, что это соответственно Генрих II Плантагенет и его советник Уильям де Мандевиль.
Отсюда делают вывод, что она бывала при англо-нормандском дворе и, возможно, прибыла в Англию в составе двора Элеоноры Аквитанской (о том, что она родом из Франции, свидетельствует и её нормандский диалект).

Мария Французская дарит свою книгу Генриху II. Гравюра из первого издания ее сочинений.

http://i046.radikal.ru/1012/bf/3924af75270c.jpg

Есть предположение (его, в частности, придерживался Джон Фаулз), что Мария была внебрачной сестрой Генриха, у отца которого, Жоффруа Плантагенета, была побочная дочь с таким же именем, ставшая аббатиссой Шефтсберийского аббатства примерно в 1180 году.

http://s006.radikal.ru/i213/1012/5f/ccfc4608449e.gif

Марии Французской являются небольшими лирическими рассказами о любви и приключениях рыцарей и дам, сюжеты которых взяты из старинных кельтских легенд.

«Соловей».
Баллада из французского фольклора

Некая дама из Сен-Мало полюбила молодого человека; он отвечал ей взаимностью.
Часто по ночам она подходила к окну, чтобы перемолвиться с ним словечком.
Улицы городка были такими маленькими и узкими, что влюбленным волей-неволей приходилось говорить вполголоса.
Однако старый муж заподозрил неладное и однажды подстерег жену после свидания. Та отвечала, что встает по ночам слушать соловья.
Тогда ревнивец приказал слуге расставить силки, и, на его удачу, в них попалась птица.
Он принес соловья жене и задушил его на ее глазах – с тем, чтобы у молодой женщины не было больше повода вставать по ночам.
Этот  сюжет стал знаменит в средние века, когда его обработала и дописала выдающаяся поэтесса  Мария Французская.

За окнами светлым-светло,
Рыдает дама в Сен-Мало,
Рыдает, бедная, навзрыд:
- Увы, Мой соловей убит!..

- Ты, благоверная жена,
Со мной делить постель должна,
Но почему-то что ни ночь
Ее покинуть ты не прочь
И исчезаешь без конца,
Босая, не надев чепца.

- Супруг мой, уверяю вас,
Я просыпаюсь в поздний час,
Чтобы увидеть, как сюда
Плывут заморские суда.

- Постой, жена, зачем ты лжешь?
Нет в этом правды ни на грош:
Одна соседская стена
Видна из нашего окна;

Стена да небо над стеной,
Луна да звезды под луной.
Нет в этом правды ни на грош –
А ну, жена, зачем встаешь?

- Да, покидаю я кровать,
Чтобы ребенка укачать!
- Ребенок мирно по ночам
Лежит – не то что вы, мадам.

Довольно сказок! Вот беда:
Зачем встаешь ты и куда?
- Супруг мой, вас не обхитрить –
Скажу я правду, так и быть.

Да, покидаю ложе я,
Чтобы послушать соловья.
Не сплю я ночи напролет –
Уснуть мне песня не дает.

Молчит прибой, а соловей
Поет – и нет его звучней!..
Послушал женушку старик
И призадумался на миг.

И призадумался на миг.
И так себе сказал старик:
- Ну, птичка, правда или ложь,
Но больше ты не запоешь!

Он в сад спустился в ранний час,
А там садовник был как раз.
- Поди-ка, мой дружок, сюда:
Есть у меня в тебе нужда.

Завелся соловей в саду –
Поет, проклятый, на беду,
Поет все ночи напролет,
Уснуть хозяйке не дает.

Поймай его – получишь су.
Садовник молвил: - Принесу! –
И в тот же миг расставил сеть –
За деньги можно порадеть!

Он соловья поймал – и вот
Сеньору пленника несет.
А тот певца за горло – хвать!
И ну от счастья хохотать!

И, задушив беднягу, он
Отвесил женушке поклон:
- Вот ваш, сударыня, певец,
Он мне попался наконец,

Он больше не принудит вас
Вставать с постели в поздний час!..
На улице темным-темно –
Нет, не откроется окно.

- Прощай! Прощай! – вздыхает тот,
Кто милую напрасно ждет. –
Не будет больше соловей
Нам петь двоим в тени ночей…

Дальше у поэтессы сюжет идет несколько дальше, чем в самом оригинале. Дама, сознавая, что не сможет больше подходить к окну, но желая, чтобы  возлюбленный знал о ее любви, дама решила послать ему послание: она обернула мертвого соловья в кусок ткани, на котором золотом вышила свое письмо и посылает мертвого соловья своему возлюбленному, а тот носит его при себе всю жизнь.
http://ru.wikipedia.org/wiki/Мария_Французская

МАРИЯ ФРАНЦУЗСКАЯ И ЕЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
http://www.russianplanet.ru/filolog/kur … /marie.htm

+5

41

ФОЛЬКЕ МАРСЕЛЬСКИЙ
FOLQUET DE MARSELHA (ум. 1231)

http://s001.radikal.ru/i196/1101/86/ba3397e8279c.jpg

   Фольке де Марселья был сыном богатого генуэзского купца. Фольке научился слагать песни и долго жил при дворах феодалов.
Жизнь этого человека можно разделить на два совершенно разных периода:
1) когда он был трубадуром (1180-1195), и 2) когда он стал епископом-инквизитором тулузским (1205-1231).
  Фольке стал поэтом к 1180 году и воспел многих дам.
Он был знаком с Ричардом Львиное Сердце, Альфонсом II Арагонским, Бертраном де Борном и Пейре Видалем.
Сначала Фольке воспевал куртуазную любовь, но позже начал презирать и, наконец, ненавидеть ее.
В 1195 году, после 20 лет трубадурской жизни, Фольке оставил мир и удалился в цистерцианский монастырь Тороне (Thoronet) со своей женой и двумя сыновьями.
  Став инквизитором в 1205 году, Фольке начал сеять ужас среди катарских еретиков.
В течение 20 лет, он участвовал в разрушении куртуазной культуры юга Франции, которую он так любил и прославлял, будучи трубадуром.

Неизвестно, что заставило этого человека предать свою страну и ее религию и стать на сторону барона Симона де Монфорта, злейшего врага южной Франции. 
На момент своей смерти в 1231 году, тулузский епископ оставил за собой разрушенную страну, изгнание трубадуров и упадок провансальской поэзии и культуры.
  От Фольке де Марселья осталось 19 песен.

Песнь "Истинный Бог, во имя вас..."
Здесь: http://www.russianplanet.ru/filolog/bab … lha/01.htm

http://s013.radikal.ru/i325/1101/30/d76fd454aee2.gif

ГИЛЬЕМ IX АКВИТАНСКИЙ
GUILHEM DE PEITEUS (1071-1126)

http://i014.radikal.ru/1101/ca/35d3360c8449.jpg

     Первый известный трубадур средневековья. Размеры его владений, включавших в себя Гасконь, Ангумуа, Лимузен и Анжу, были во много раз больше, чем владения французского короля Филиппа I.
Гильем был хорошим рыцарем, хвастуном, поклонником дам и поэтом. Он пел на своем родном языке, окситанском (или провансальском).
Гильема можно считать основоположником куртуазной любви: именно он показал, как надо влюбленному вести себя, как сочинять песни в честь дамы, и т.д.
Он похоронен в аббатстве Saint Jean l'Evangeliste в Montierneuf. От Гильема до нас дошло 11 песен.

Песнь: "Друзья, я сочиню малопристойный стих..."
Здесь и другие сочинения поэта:http://www.russianplanet.ru/filolog/trubadur/01.htm

(проект ФИЛОЛОГ)
http://www.russianplanet.ru/filolog/index.htm

Отредактировано иннета (05-01-2011 22:15:39)

+2

42

Это уже не средневековая литература, но произведение посвящено самому что ни на есть средневековому событию. Первому Крестовому Походу...

Тассо Торквато
Освобожденный Иерусалим
http://az.lib.ru/t/tasso_t/text_0020.shtml

0

43

http://i080.radikal.ru/1103/86/5936c4e26edf.gif
(...1147-1170...)

ЖИЗНЬ БЕРНАРТА ДЕ ВЕНТАДОРНА (BERNART DE VENTADORN)
- одного из крупнейших провансальских лирических поэтов XII столетия.
Средневековое жизнеописание.

"Коль не от сердца песнь идет,
Она не стоит ни гроша,
А сердце песни не споет,
Любви не зная совершенной.
Мои кансоны вдохновенны -
Любовью у меня горят
И сердце, и уста, и взгляд"
.
        (Бернарт де Вентадорн)

Бернарт де Вентадорн. Миниатюра средневековой провансальской рукописи. XIII век.
http://i010.radikal.ru/1103/df/0c2f54053f2f.jpg

Бернарт де Вентадорн родился в Лимузене (северо-запад Франции), в замке Вентадорн.
Он был низкого происхождения — отец его был слугой, мать пекла хлеб, как это утверждает Пейре д'Альвернья в своей песне, где он злословит обо всех трубадурах:

"Бернарт де Вентадорн на пядь
Борнейля* ниже должен стать.
Слугою был его отец,
Чтоб лук охотничий таскать,
А в замке печь затопит мать —
Носить ей хворост и дровец"
.

(прим.*Борнейль — т. е. прославленный трубадур того времени Гираут де Борнейль)

Чьим бы он ни был сыном, бог дал ему красивую и приятную внешность и благородное сердце — очаг подлинного благородства, дал ему понимание и мудрость, вежество и благородную речь; у него был тонкий вкус и искусство составлять хорошие слова и веселые напевы. [И виконт де Вентадорн, его сеньор, восхищенный им самим, и его сочинениями, и его пением, оказывал ему большие почести.
    А у виконта де Вендадорна была жена, красивая, веселая, молодая и изящная.
Ее пленил Бернарт де Вентадорн и его песни, и они влюбились друг в друга, так что он стал слагать для нее кансоны и версы о своей любви к ней и о достоинствах донны.

И господь так осчастливил его за благородное поведение и веселые песни, что донна любила его сверх меры, пренебрегая и разумом, и благородным званием, и счастьем, и достоинством, и общею хулой, — она бежала от разума, влекомая своим желанием.
И как говорится у поэта Ги д'Юсселя:

"Таков уже всех любящих удел:
Всесильна страсть, а разум не у дел"
.

http://i041.radikal.ru/1103/fc/a87c3bd60d3e.jpg

И все достойные люди почитали и уважали Бернарта де Вентадорна и почитали и ценили его песни. И охотно встречались с ним, и слушали его, и принимали у себя. Знатные люди и бароны делали ему богатые подарки и оказывали большие почести, так что он ездил с большой пышностью, окруженный почетом.
Любовь Бернарта и виконтессы все продолжалась, пока этого не заметил виконт, супруг донны.
Когда же заметил, то очень опечалился и огорчился. И он поверг свою супругу виконтессу в великое огорчение и печаль, — велел расстаться с Бернартом, дабы он покинул его владения.

И тот уехал и направился в Нормандию, к герцогине, которая была тогда властительницей нормандцев.
Она была молода и весела, отличалась высокими достоинствами, пользовалась почетом и большой властью ( Имеется в виду Алионора Аквитанская, которая, будучи французской, а затем английской королевой, носила также титул герцогини Нормандской)

Она была восхищена его прибытием и сделала его повелителем и господином всего своего двора.
И подобно тому как он прежде влюбился в супругу своего сеньора, так теперь влюбился он в герцогиню.
Долго она дарила его великой радостью и счастьем, пока не сочеталась браком с королем Генрихом Английским, который увез ее за английский пролив, так что Бернарт больше не видел ее и не получал от нее посланий (Брак Алионоры Аквитанской и Генриха II Плантагенета (после ее развода с Людовиком VII) был заключен 18 мая 1152 г.)

"Когда я вижу, как посреди полей
С деревьев слетает листва,
До распространения холода
И до исчезновения хорошего сезона,
Мне приятно, что мою песню слышат,
Ведь я не сочинял около двух лет,
И я должен возместить это.
Мне тяжело служить той,
Кто так надменна со мной,
Ведь если мое сердце просит у нее что-нибудь,
Она не соизволит и слова сказать.
Мое глупое желание убивает меня,
Потому что оно преследует прекрасную видимость
Любви и не видит, что любовь ждет.
Эта песня сделана совершенно,
Без единого плохого слова,
За землей Нормандии,
За диким и глубоким морем.
И хоть я далек от моей дамы,
Меня тянет к ней, как магнит,
Да защитит ее Господь.
Если английский король и нормандский герцог
захотят,
Я бы увидел ее там,когда нас застигнет зима"
.

(Перевод со старо-провансальского Марины Лущенко)

Страница нотированной рукописи стихотворений Бернарта де Вентадорна.
Хранится в Парижской Национальной Библиотеке
http://s015.radikal.ru/i333/1103/3f/4f9f59ed2d58.jpg

Он покинул Нормандию и поехал к славному графу Раймонду Тулузскому ( Речь идет, по-видимому, о Раймонде V, графе Тулузском с 1143 по 1194 г.)
До самой смерти графа он жил при его дворе. Когда же граф умер, Бернарт отказался от мирской жизни, от сочинения песен и от пения, от всех земных радостей и ушел в Долонский цистерцианский монастырь.
Там он и окончил свои дни ( Этот мотив, столь типичный для многих памятников средневековой литературы, возможно, придуман средневековым биографом Бернарта)

Стиль и язык его песен достаточно прост. Для Бернара де Вентадорна петь означало страдать, умирать и возрождаться.
От Бернара де Вентадорна осталось 41 песня.

(пер. В. А. Дынник)
Текст воспроизведен по изданию: Бернарт де Вентадорн. Песни. М. Наука. 1979
http://www.vostlit.info/
http://www.monsalvat.globalfolio.net/ru … /index.php

+4

44

Образ сокола в средневековых произведениях

Денис Гордеев. Книжная иллюстрация
http://s004.radikal.ru/i207/1107/d8/b6154f8a2999.jpg

Верный Сокол

отрывок из англо-шотландской  баллады

- Недаром речью одарен
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!

- Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть? Ее в лицо
Не видел я ни разу.

- Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.

Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни.

Мою подругу ты найдешь
Меж дев звонкоголосых
По гребням, что сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.

          /перевод С. Маршака/

Образ сокола в средневековой Германии ассоциировался с влюбленным мужчиной и приманить, принять сокола – значит добиться любви.

Миниатюра из Манесского кодекса.
http://s55.radikal.ru/i148/1107/4b/1d98ea3a0518.jpg

Дворянин Дитмар фон Айст служил герцогу Генриху II Австрийскому в 70-х гг. XII в. и в своем творчестве тоже затронул соколиную тему:

Посреди зеленого луга
Жду печально милого друга.
Слышу взмах широких крыл.
Это сокол в небо взмыл.
До чего же ты, сокол, волен!
Знать, судьбою своей доволен!
Коли тяжким станет путь,
Ты присядешь отдохнуть.

Манесский кодекс.
http://s012.radikal.ru/i320/1107/c3/1f47d9218e7e.jpg

В Германии соколиная(ястребиная) охота распространилась еще во времена Меровингов.
Заядлыми сокольниками были многие германские императоры, в том числе, Фридрих I и Генрих VI. К этому времени изображение сокола появилось на печати рейха. Однако апогея соколиная охота достигла именно в XIII в. и стала неотъемлемой частью общественной жизни княжеских дворов. Символ сокола появляется повсюду: щиты и гербы рыцарей украшаются изображением сокола, он появляется на знаменах дворянских родов, практически становясь символом всего немецкого.
                 /Из статьи Елены Сизовой "Фридрих II Гогенштауфен и его династия в зеркале литературы"/

http://i077.radikal.ru/1107/52/fcb23d3f992c.jpg

А это довольно известное произведение.

Песнь о соколе

Дер фон Кюренберг

Этот сокол ясный был мною приручен.
Больше года у меня воспитывался он.
И взмыл мой сокол в небо, взлетел под облака.
Когда же возвратится он ко мне издалека?

Был красив мой сокол в небесном раздолье:
В шелковых путах лапы сокольи,
Перья засверкали - в золоте они.
Всех любящих, Господи, ты соедини!

            /перевод В. Микушевича/

+3

45

Культура средневековой Европы
А.Гуревич

Необходимо обратить внимание на важную черту средневековой словесности: в обществе, подавляющая часть которого оставалась неграмотной, письменность не служила ни единственным, ни даже определяющим средством человеческой коммуникации. Перед нами, способными судить об этом обществе исключительно на основании сохранившихся текстов (если отвлечься от иных материальных его остатков), оно предстает в несколько обманчивом облике. Реконструируемая ныне картина средневековой культуры поневоле «сдвинута» в сторону фиксированного ее письменного аспекта. Между тем огромная масса духовных ценностей циркулировала в средние века, не будучи зафиксирована на пергаменте или, в более позднее время, на бумаге. Средневековое общество в своей толще было обществом бесписьменным , и из констатации
этой его неотъемлемой особенности желательно извлечь выводы, имеющие самое непосредственное отношение к истории литературы и культуры в целом. Отмечу только некоторые аспекты проблемы, важные для дальнейшего изложения.

Прежде всего нужно опять напомнить, что грамотность расценивалась в средневековом обществе как привилегия, как определенное социальное преимущество, и присущие этому обществу антагонизмы дополнялись и осложнялись высоко значимым противопоставлением грамотных, образованных, посвященных - невежественным, неграмотным,
непосвященным. Docti (учёные) имели доступ к сокровищнице знания, idiotae (простаки) прямого доступа к ней были лишены, и им приходилось довольствоваться теми крупицами этого знания, которыми делились с ними litterati (знающие)i. Феодальная, политическая, экономическая зависимость осложнялась также и зависимостью духовной, проистекавшей уже из самого факта монополии элиты на литературу.

Как сказано в анонимном трактате XIII века «О клире», «тот, кто образован [сведущ в латыни], естественный господин над невеждами» (Рихтер 1976, с. 79).
Поэтому в функции обладателей знания должно было входить распределение его, разумеется, в ограниченных дозах и в соответствующем истолковании, среди тех, кто был лишен прямого доступа к книге.
Часть произведений письменности создавалась для циркуляции исключительно в кругу посвященных. Церковными постановлениями неоднократно воспрещалось мирянам пользоваться как Ветхим и Новым заветом, так и богослужебными книгами и теологическими сочинениями; запрещен был и перевод их на народные языки.
Другие сочинения на латинском языке предназначались более широкой аудитории и должны были излагаться перед ней лицами духовного звания. Книга в средневековой Европе предполагала не столько келейное индивидуальное, молчаливое чтение, сколько чтение вслух, коллективу.

Однако не всякий текст мог читаться в любой аудитории, и перед хранителями сакрального знания вставала задача создания наряду с текстами эзотерическими таких текстов, которые были бы предназначены для распространения в среде непосвященных с целью их наставления.
Не следует ли предполагать, что тексты, остававшиеся исключительным достоянием интеллектуальной элиты, и тексты популяризаторские строились на основе разных принципов? В то время как первые следовали установленной традиции и подчинялись имманентным законам жанра (в частности, широкое прямое или скрытое цитирование религиозных авторитетов, использование устоявшейся и не подлежащей изменению топики), тексты, предназначенные для «простецов», неизбежно в какой-то степени приноравливались их создателями к уровню понимания аудитории и должны были считаться с ее вкусами, запросами, духовной ориентацией.

В одном трактате конца XI века указывалось, что проповедник должен принимать во внимание личность того, к кому он обращается со своей проповедью: в императорском дворце должно говорить не так, как в хижине бедняка. Проповедник должен пользоваться языком тех, перед кем он проповедует. Проповедь перед духовенством и мирянами нередко читалась раздельно. Причина в том, что священники и монахи могли воспринимать ее на латыни (во всяком случае, такова была общая презумпция), прочим же ее нужно было излагать на их родном наречии. Но этим дело не исчерпывалось: содержание проповедей, читаемых клиру и мирянам, вряд ли бьmо идентично.
Вот пример. В Бэри Сент Эдмундс (Англия) в 1095 году епископ читал проповедь клиру, стоя перед алтарем, тогда как другой священник обратился с проповедью
к пастве, собравшейся в приделе церкви. Содержание епископской проповеди не зафиксировано, о поучении же священника сказано, что он поведал мирянам о святых мучениках, «кои служат заступниками за всех людей пред Господом», а также «вызывают обильный дождь в случаях, когда его подолгу ожидают». Таков уровень, на котором с народом обсуждалась проблема святости! (См.: Рихтер 1976, с. 58.)

Сочинения «для всех» использовали темы, не присущие органически высоким жанрам литературы эпохи, но имевшие хождение в фольклоре.
И действительно, многие мотивы латинской литературы, ориентированной на широкие слои населения, жития святых, рассказы о видениях и загробных странствиях, повествования о чудесах заимствовались из фольклора.
То, что письменность в средние века оставалась островком в море устных словесных жанров , не могло не оказывать воздействия на ее характер.
Как показали П.Г. Богатырев и Р.О. Якобсон (1971, с. 372-383), законом бытования фольклора является подверженность его своего рода «предварительной цензуре» со стороны коллектива слушателей: аудитория отбирает приемлемые произведения, отвергая прочие, и право на функционирование получает только то, что было ею апробировано, принято, пришлось по вкусу. В отличие от литературы, в которой возможно несоответствие между требованиями среды и произведением, так что сочинение, отвергаемое публикой, тем не менее продолжает существовать и может в будущем обрести новую жизнь, в фольклоре «превентивная цензура» безусловна и продукты индивидуального творчества, которым коллектив отказывает в социализации, осуждены на гибель.

Но абсолютна ли грань между фольклором и литературой в средние века? Показательно, что как раз применительно к литературе этой эпохи р.о. Якобсон и п.г. Богатырев вводят понятие «пограничной зоны» между индивидуальным и коллективным творчеством, между литературой и фольклором. Они имеют в виду переписчиков литературных сочинений, которые не задумываясь вносили изменения в копируемые ими тексты. Дело, однако, не сводится только к «вольности» копиистов. 
В составе средневековой литературы встречается немало произведений, в которых разрабатывается один и тот же сюжет. Не вызвано ли это явление тем, что вновь и вновь производилась фиксация, сопровождавшаяся, разумеется, обработкой сюжетов, которые бытовали в устной традиции и пользовались широкой популярностью? Это касается
не только эпоса, но и легенд о святых или рассказов о чудесах, столь распространенных на протяжении всего средневековья. Рука «автора», духовного лица, которое записало и отредактировало благочестивое сказание, придала ему ту форму, в какой оно обрело свое существование в качестве литературного произведения. Генезис же этого сказания мог иметь место в сфере фольклора, и рассказы об исцелениях и других чудесах, сотворенных популярным святым, равно как и повествования
о странствиях по загробному миру, возникали сплошь и рядом спонтанно в среде народа. Будучи обработано и записано, устное предание включалось в состав литературы, но последующее чтение этого жития или видения перед паствой приводило к дальнейшему его распространению вновь в устной форме, в которой оно было подвержено
всем изменениям по законам фольклора. «Этот устный, нефиксированный пласт культуры в определенной мере является ключом к письменным текстам, позволяя расшифровать их реальное содержание» (Лотман, Успенский 1977, с. 150). Ряд жанров средневековой литературы и фольклор как бы переливались друг в друга, находясь в постоянном взаимодействии (ср.: Левинтон 1975, с. 18 сл.).

На страницах средневековых текстов, адресованных широкой аудитории, идет постоянный диалог официальной доктрины и фольклорного сознания, ведущий к
сближению их, но не приводящий к их слиянию. Перед нами - церковная литература, которая в силу своей обращенности к неграмотной, вне письменности существующей массе простолюдинов ориентирована на их сознание и испытывает с их стороны сильнейшее воздействие. Независимо от того, хотели этого авторы либо так происходило помимо их намерений, эти тексты «инфицированы» фольклором.

Эффективность литературы, адресованной широким слоям народа, зависела от того, в какой мере автор мог вжиться в строй мыслей своей аудитории. В ХII веке епископа Трирского Альберона упрекали: его проповеди не достигали цели, и причина крылась не столько в том, что родным языком прелата был французский, немецким же - языком паствы - он владел плохо, сколько в том, что он «обсуждал слишком сложные темы».

Воздействие официальной идеологии на народное миросозерцание, разумеется, нельзя мыслить в виде одностороннего процесса внесения новых представлений и верований в «девственную почву» - происходило взаимодействие церковной идеологии с дохристианской (или, лучше сказать, внехристианской) народной культурой. В процессе этого
сложного и противоречивого взаимного влияния складывался тот культурно-идеологический комплекс, который можно было бы назвать «народным христианством», «приходским католицизмом».
Предположение, что в указанных жанрах латинской литературы могли найти свое выражение наряду с официально апробированными идеями и верованиями также и мировоззренческие установки, жившие в толще народа, основывается в немалой мере на том факте, что слой духовенства, который читал проповеди перед паствой и пользовался житиями, пенитенциалиями, рассказами о чудесах и посещениях загробного мира, в главной своей части состоял из выходцев из той же самой народной среды.

Разумеется, простые монахи и приходские священники отличались от народа; пострижение и посвящение в сан, известный (как правило, очень невысокий) образовательный уровень, функции, которые они выполняли, - все это замыкало их в особую группу. Положение проповедника не могло не налагать отпечатка на сознание клирика. Но в данном случае не менее существенно то, что умственный багаж и духовный склад рядовых патеров и монахов, с одной стороны, и их паствы - с другой, не столь уж сильно различались.
И если среди клира встречались начитанные поэты и знатоки классического и патристического наследия, то и неграмотные духовные лица были отнюдь не редкостью.

Авторами названных выше образчиков пастырской литературы зачастую выступали весьма образованные люди, известные богословы и писатели, проповедники и церковные иерархи. И тем не менее, сочиняя проповеди и жития, формулируя вопросы пенитенциалиев и записывая видения, посетившие избранников божьих, они неизменно имели
в виду ту аудиторию, к которой обращались с чтением или пересказом их произведений приходские священники и монахи. Они неизбежно должны были приноравливать язык и само содержание своих писаний к хорошо им известному кругу представлений рядовых проповедников, которые в свою очередь излагали, интерпретировали и переводили их, актуализируя определенный пласт идей и представлений в сознании своей паствы.

То, что все упомянутые жанры среднелатинской литературы были широко распространены и пользовались большой популярностью, то, что они проявили исключительную устойчивость, ибо без существенных изменений воспроизводились из столетия в столетие на протяжении всего средневековья, - лучшее свидетельство их эффективности в
глазах церкви. Таким образом, перед нами не какие-либо периферийные или второстепенные отрасли официальной книжности эпохи, но важнейшие и наиболее жизнеспособные каналы коммуникации средневековой культуры, непосредственно связанные с устным словом, низший, «базисный» пласт культуры, над которым располагались более оригинальные и знаменитые художественные творения. Богословский трактат был достоянием немногочисленной группы схоластических докторов, стихи и песни вагантов оставались в основном достоянием одной лишь их среды, но не было в средние века человека, который не был затронут проповедью, не интересовался бы живо рассказами о проделках чертей и о чудесах, легендами о святых и повествованиями о странствиях по аду и раю, не посещал бы исповеди, отвечая на вопросы,
вычитанные священником из пенитенциалия. Перед нами поистине массовая литература, содержание которой в той или иной форме доходило буквально до каждого.

Разумеется, упомянутые сочинения принадлежат к церковной литературе, однако к такой, которая ориентирована не на духовную элиту, а на «простецов», неграмотных людей. Поэтому она адаптирована, приспособлена к аудитории и испытывает с ее стороны сильнейшее воздействие. Народные верования и представления, подчас весьма далекие от ортодоксальной картины мира, а то и находившиеся в прямом противоречии с официальной догмой, прорываются в эти сочинения помимо намерений их авторов. Именно от такого рода памятников письменности мы вправе ожидать в первую очередь, что в них средневековая эпоха "проболтается"», выскажет о себе то, чего она, вероятно, вовсе не собиралась, да и не могла бы сознательно сказать.
Высшие жанры церковной литературы вступали в соприкосновение с народной словесностью не прямо, не непосредственно, но именно при посредничестве «низовой» популярной литературы. Этот «низовой» пласт латинской письменности остается, как правило, вне поля зрения историков средневековой культуры и религиозности, а потому обычно повисают в воздухе все рассуждения о характере христианской религии в средние века, о народном благочестии и т. п. Ведь как раз этой расхожей «приходской» литературой в значительной мере питалась мысль «простецов». Но вместе с тем и она со своей стороны питала эту литературу сюжетами и темами, сообщала ей особый «демократический» тон.

За примерами, доказывающими, что древняя народная традиция подчас встречалась в одном и том же сознании с христианской ортодоксией, недалеко ходить. Видный деятель «каролингского Возрождения» Алкуин в известном послании осуждал монахов английского монастыря, слушающих во время общих трапез «не чтеца, а арфиста и не проповеди отцов церкви, а языческие песни». «Что общего у Христа с Ингельдом?» - возмущенно вопрошает Алкуин (Ингельд, Ингьяльд, - персонаж германской героической поэзии). Это обличение Алкуином мирских интересов монашества можно было бы счесть симптомом неполной изжитости языческого наследия и незавершенности христианизации к концу VIII века, если б мы не встречались с такими же фактами и в последующий период.

В середине XI века мы услышим голос магистра школы при Бамбергском соборе Мейнхарда, сетующего на своего епископа Гунтера: « ... никогда не помышляет он об Августине и Григории [Великом), но постоянно об Этцеле, Амалунге и им подоных» (Зе 1971, с. 150). Этцель - гуннский король Атгила, Амалунг - родовое имя Дитриха Бернского (исторический прототип его - остготский король Теодорих Великий). Эти имена героев германского эпоса  опять-таки возвращают нас к эпохе великих переселений народов, столь живучей в памяти средневековых людей.
А вот сцена, изображенная немецким цистерцианцем Цезарием Гейстербахским в «Диалоге О чудесах» (ХIII век). Нерадивые монахи задремали на молитве, некоторые даже похрапывали, и тогда аббат воскликнул: «Послушайте, братья, послушайте-ка, расскажу я вам новую замечательную историю. Был некогда король по имени Артур».
Тут он приостановился и не продолжал повествования. «Вот ведь, братья, какая великая беда, - сказал он, - когда говорю я вам о Боге, вы спите, но лишь начинаю о пустом, немедля пробуждаетесь и готовы слушать во все уши!»l Ценное признание!

Как видим, на протяжении многих веков у духовенства сохранялся живой интерес к эпосу, героической поэзии, к рыцарскому роману; помимо этих примеров можно было бы привести и другие, однако достаточно напомнить о том, что ряд произведений эпического жанра вышел из-под пера клириков. Но если герои древней поэзии, не
имевшие ничего общего с благочестием и ортодоксией, так упорно занимали монахов и священников, то что же говорить о мирянах? Повторяю: есть все основания предполагать, что разные пласты - культуры народной, уходящей корнями в язычество, в архаические верования и обычаи, и церковно-христианской - не просто сосуществовали, но, пересекаясь, взаимодействовали в сознании средневековых людей, от крестьянина до епископа.
Итак, я исхожу из предположения, что в упомянутых выше категориях памятников среднелатинской литературы в какой-то мере пробивается на поверхность тот аспект средневекового сознания, который не удается вскрыть другими, более прямыми способами. Есть только один путь проверки основательности этого предположения - изучение таких памятников. Если моя гипотеза выдержит испытание, если действительно удастся убедиться в том, что давление аудитории на авторов этих сочинений было настолько сильно, что эти произведения могут служить источниками для изучения народной культуры, - перед историком откроется новая перспектива изучения духовной жизни «немотствующего большинства» феодального общества; в таком случае удастся до известной степени проникнуть в анонимное массовое сознание, которое не могло найти прямого выражения в письменности той эпохи.

+2

46

Создан словарь средневековой латыни на основе британских источников

http://ecx.images-amazon.com/images/I/41gFvmDHi3L.jpg

Исследовав более чем 58 000 записей, 3830 страниц и семнадцати томов, лингвисты создали  словарь средневековой латыни. Конечный объем будет опубликован Британской академией.

Создание словаря является кульминацией столетней работы более чем 200 исследователей.  Основываясь на трудах, найденных в поэзии, проповедях, хрониках, научных текстах, юридических документах, государственных записях,  в счетах и письмах, созданных в период с 540 и 1600 гг.  тысячами авторов, которые родились или работали в Великобритании. Словарь включает в себя материал из известных работ, таких как Книга страшного суда, Великая хартия вольностей и  гобелен из Байе.

http://www.medievalists.net/wp-content/uploads/2013/12/final-entry.jpg

Проект начался 6 апреля 1913, когда г-н Роберт Дж. Уитвелл опубликовал в  The Times письмо, в котором он призвал добровольцев помочь составить новый словарь средневековой латыни. Первый том, который содержал буквы А и В была опубликована в 1975 году. Последнее слово последнего тома является  zythum , что означает "египетское пиво".

Источник

Словарь средневековой латыни

+5